Название: История раба, который стал королем пиратов
Переводчик: ОК Капитанский Рупор и Морские Курочки 2016
Бета: ОК Капитанский Рупор и Морские Курочки 2016
Форма: перевод материалов канона
Размер: миди, 4715 слов
Канон: отрывок из книги Джона (Александра) Эсквемелина "Буканьеры Америки"
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: Описание походов и жизни пирата Франсиса Л'Олонуа в 1667 году
Примечания: Географические названия приведены по оригиналу >>>
*Вей - старая английская мера веса или объема, примерно 112 фунтов или 1,5 кубических метра.
**Катласс - абордажная сабля или короткий палаш
Франсис Л’Олонуа был уроженцем той части Франции, что зовется Ле-Сабль-д’Олон или Пески Олона. В молодости его увезли на Карибские острова, чтобы, согласно обычаю, он стал слугой или рабом. Отслужив свое, Л’Олонуа перебрался на Эспаньолу; здесь какое-то время он провел среди охотников, прежде чем взялся грабить испанцев.
Вначале он дважды или трижды выходил в море обычным моряком и вел себя столь храбро, что заслужил благосклонность губернатора Тортуги, месье де ла Пляса, столь сильную, что тот дал ему корабль, на котором Л’Олонуа мог испытывать свою удачу. Сперва та благоволила к нему, поскольку за короткое время он успел заработать немалое богатство. Но его жестокость к испанцам была такова, что он прославился ею среди обеих Индий, и испанцы в то время предпочли бы умереть или пойти на дно в бою, чем сдаться, зная, что не получат милости из его рук. Но Фортуна переменчива и вскоре повернулась к Л’Олонуа спиной; в бурю он потерял свой корабль у Кампече. Все его люди остались в живых, но стоило им выйти на берег, как их схватили испанцы, убили большую часть и ранили самого Л’Олонуа. Не зная, как спастись, он сохранил себе жизнь благодаря уловке: смешав песок с кровью из своих ран, он вымарал им лицо и тело, ловко спрятался среди мертвецов и лежал, пока испанцы не покинули поле боя.
Как только они ушли, он отступил в лес и перевязал свои раны, как мог. Когда те достаточно зажили, он отправился в Кампече, одевшись по испанскому обычаю. Здесь он склонил на свою сторону некоторых рабов, которым пообещал свободу, если они будут слушаться его и доверятся ему. Они приняли его предложение, украли каноэ и вышли с Л’Олонуа в море. Испанцы в то время, захватив несколько его товарищей, заключили их в темницу; Л’Олонуа лавировал вокруг города и видел, что произошло. Часто раздавался вопрос: «Что стало с вашим капитаном?», и пленники всякий раз отвечали: «Он мертв». Испанцы радовались сему ответу и благодарили Господа за то, что он избавил их от столь жестокого пирата. Л’Олонуа, завидев их радость, поспешил спастись с вышеупомянутыми рабами и добрался до Тортуги, известного прибежища для всякого рода пороков и подлинной семинарии пиратов и воров. Хоть удача не улыбалась ему, но здесь хитростью и коварством он раздобыл корабль с командой из двадцати одного человека. Хорошо обеспеченный оружием и всем необходимым, он направился к Кубе, на юге которой раскинулась небольшая деревушка под названием Де-Лос-Кайос. Ее жители выгодно торговали табаком, сахаром и шкурами, но использовали они лишь лодки, поскольку не могли ходить на кораблях из-за мелководья в этих краях.
Л’Олонуа был уверен, что сможет здесь достаточно поживиться, но, благодаря некоторым рыбакам, которые увидели его, жители смогли спастись, поскольку немедленно отправили судно, что пришлось волочь по суше, в Гавану, жалуясь, что Л’Олонуа пришел убить их на двух каноэ. Губернатор едва ли мог этому поверить, получив вести из Кампече, что тот погиб, но из-за их назойливости все же послал на помощь хорошо вооруженный корабль с десятью пушками и командой в девяносто человек, дав ясный приказ, что они «не должны предстать перед ним, не уничтожив окончательно сих пиратов». Еще он дал им негра исполнять работу палача и распоряжение «немедленно повесить всякого из этих пиратов, кроме их капитана, Л’Олонуа, которого следует привезти живым в Гавану». Корабль пришел в Кайос, и о его прибытии пираты узнали заранее, но, вместо того, чтобы бежать, отправились искать его к реке Эстере, где он стал на якорь. Пираты поймали нескольких рыбаков и ночью заставили их показать им заход в гавань, надеясь вскоре получить судно большее, чем две их лодчонки, и таким образом умаслить удачу. В два часа ночи они подошли совсем близко к кораблю, и корабельная вахта спросила их, откуда они идут и видели ли они пиратов. Те заставили одного из пленников ответить, что не видели ни пиратов, ни чего-либо вообще, и этот ответ убедил людей губернатора, что пираты сбежали, прослышав об их приближении.
Однако вскоре им пришлось признать обратное, поскольку на рассвете пираты напали на их корабль с двух сторон со своих каноэ и с таким напором, что хоть испанцы и вели себя достойно и защищались, как могли, применив с некоторым толком пушки, но все же были вынуждены сдаться, бессильные с саблями в руках против пиратов с топориками. Здесь Л’Олонуа приказал выстроить их, и в том же порядке каждый испанец лишился своей головы. Среди прочих вывели негра, которого мыслили сделать палачом пиратов, и тот нижайше умолял Л’Олонуа сохранить ему жизнь, рассказав, что является законным палачом на этом корабле, и если пират пощадит его, то он верно расскажет ему, что только Л’Олонуа пожелает. Пират заставил его поведать все, что считал нужным, а затем повелел казнить его вместе с оставшимися. Так он жестоко и варварски предал всех смерти, оставив в живых лишь одного, которого послал к губернатору в Гавану со следующим письмом: «Отныне я не пощажу ни одного испанца и сильно надеюсь, что предам вас той же казни, что настигла тех, кого вы послали против меня. Так я возвращу вам то доброе обращение, что вы уготовили мне и моим товарищам». Губернатор, сильно встревоженный этой плохой вестью, поклялся в присутствии многих, что никогда не пощадит ни единого пирата, что попадет ему в руки. Однако горожане Гаваны пожелали, чтобы он не настаивал на исполнении этой опрометчивой и безжалостной клятвы, убежденные, что пираты после этого воспользуются случаем сделать то же самое, и что у них есть сотни возможностей отомстить, в отличие от губернатора; вынужденные зарабатывать хлеб насущный рыболовством, горожане будут вечно в будущем подвергать опасности свои жизни. Перед этими доводами губернатор решил обуздать свою ярость и смягчил жестокость своей клятвы.
Теперь у Л’Олонуа был хороший корабль, но очень мало провианта и людей на нем; чтобы заполучить и то, и другое, он решил курсировать от одного порта к другому.
Какое-то время он безуспешно следовал своему плану и, в итоге, решил идти к Маракайбо. Здесь он застиг врасплох корабль, груженый железом и прочими товарами, что шел из порта покупать кокосы. Со своей добычей он вернулся на Тортугу, где его с радостью встретили тамошние жители; они славили его успех и свои частные интересы. Долго Л’Олонуа здесь не задержался, он запланировал снарядить флот, достаточный, чтобы перевезти пять сотен человек и всего необходимого. Чтобы добиться этого, он решил разграбить как города, городишки и деревни, так и захватить сам Маракайбо. Он знал, что для этой цели на острове Тортуга найдется немало решительных и смелых людей, годных для подобных предприятий; кроме того, у него служили несколько бывших заключенных, хорошо знакомых с тем, как спланированы тамошние дороги и места.
О своих планах Л’Олонуа уведомил всех пиратов, будь те дома или в плавании, и через некоторое время он собрал свыше пяти сотен людей, и, кроме того, в то время на Тортуге жил другой пират по имени Мишель де Баско, который грабежом раздобыл немало денег для безмятежной жизни и больше не выходил в море и, кроме того, исполнял обязанности главы острова. Однако, увидев, сколь грандиозны приготовления Л’Олонуа к походу, он присоединился к нему и предложил, если тот сделает его главнокомандующим пехоты (понимая, что он хорошо знает эту страну и все подходы к ней), поделиться своими богатствами и отправиться с ним. Они сговорились об условиях к величайшей радости Л’Олонуа, который знал, сколько славных дел Баско воплотил в жизнь в Европе, и знал, что тот был известен, как хороший солдат. Тогда они взошли на борт восьми кораблей, и корабль Л’Олонуа был лучшим из них, вооруженный десятью пушками на одинаковых лафетах.
Все было готово, вся команда находилась на борту, и в конце апреля они вышли в море, числом всего в шестьсот шестьдесят человек. Отсюда они направились на север Эспаньолы, в место под названием Байала, где приняли в свою команду нескольких французских охотников, которые добровольно предложили помощь, и обеспечили себя провизией и всем необходимым для путешествия.
Отсюда они вышли в конце июля и взяли курс на восточный мыс острова под названием Пунта д’Эспада. Завидев поблизости корабль из Пуэрто-Рико, что направлялся к Новой Испании с грузом кокосовых орехов, Л’Олонуа велел прочему флоту ждать его у Савоны на востоке мыса Пунта д’Эспада, сам он в одиночку намеревался захватить вышеупомянутый корабль. Испанцы, хоть и видели их целых два часа, и знали, что это были пираты, все же не бежали, но приготовились к бою, поскольку были хорошо вооружены и подготовлены. Битва длилась три часа, и лишь тогда они сдались. На корабле было шестнадцать пушек и пятьдесят людей, что сражались; пираты нашли на нем сто двадцать тысяч веев* кокосов, сорок тысяч испанских долларов и еще десять тысяч в драгоценностях. Л’Олонуа тут же отослал корабль на Тортугу, чтобы разгрузить его, с приказом вернуться так быстро, как только возможно, к Савоне, где он будет ждать его; тем временем, оставшаяся часть его флота, прибыв в Савону, увидела другое испанское судно, что шло из Комана, нагруженное военными припасами для Эспаньолы и деньгами, предназначенными для местного гарнизона. Они захватили и этот корабль без малейшего сопротивления, хоть на нем и было восемь пушек. На корабле оказалось семь тысяч веев пороха, огромное количество мушкетных ружей и подобного оружия, а также двенадцать тысяч испанских долларов.
Эти успехи воодушевили пиратов, показавшись им весьма удачным началом; особенно столь славный набор людей на флот за такое короткое время; ведь, как только первый корабль пришел на Тортугу, губернатор велел немедленно разгрузить его и вскоре отослал назад со свежей провизией и прочим провиантом к Л’Олонуа. Этот корабль он взял себе, а тот, которым командовал прежде, отдал своему товарищу Антуану дю Пюи. Заменив таким образом людей, он упустил добычу и, занедужив, смог поднять паруса в направлении Маракайбо в провинции Нуова Венесуэла на 12 градусах и 10 минутах северной широты. Этот остров – размером двадцать лиг в длину и двенадцать в ширину. К порту Маракайбо также принадлежат острова Онега и Моньес. Его восточная часть называется мысом Сан-Роман, а западная – мысом Какибакоа; некоторые называют залив – Венесуэльским заливом, но пираты обычно зовут его бухтой Маракайбо.
На заходе в нее с востока на запад простираются два острова; тот, что восточней, называется Исла де лас Бихильяс, или Сторожевой остров, поскольку посередине него высится холм, на котором стоит сторожевой пост. Другой зовется Исла де ла Паломас, или Голубиный остров. Между этими островами раскинулось небольшое море или даже, скорее, озеро с пресной водой в шестьдесят лиг длиной и тридцать шириной, которое впадает в океан и расширяется между вышеупомянутыми островами. Между ними лучше всего проходить кораблям, пролив - не шире расстояния выстрела из восьмифунтовой пушки. На Голубином острове стоит крепость, чтобы задерживать проход суден, всем им приходится проходить очень близко к ней, поскольку с другой стороны нанесло две песчаные мели, и глубина воды там составляет всего лишь четырнадцать футов. В этом озере немало и других мелей, как, например, та, что зовется Эль Тавласо, или Огромный Стол, что не глубже десяти футов в сорока лигах к середине озера, прочие - не глубже восьми, семи и шести футов, и все они очень опасны, особенно для моряков, которые не знакомы с ними. К западу отсюда расположен город Маракайбо, что очень приятен на вид, его дома протянулись вдоль берега и вокруг него можно лицезреть прелестные пейзажи; в городе может жить три или четыре тысячи человек, в том числе и рабов, логично предположить, что город велик из-за этого. Считают, что в нем найдется примерно восемьсот человек, которые могут держать в руках оружие, все они – испанцы. Здесь находится одна приходская церковь, славно построенная и украшенная, четыре монастыря и один лазарет. Городом управляет помощник губернатора, которого назначает губернатор Каракаса. Торговля здесь ведется, в основном, шкурами и табаком. Местные жители владеют огромным количеством скота и множеством плантаций, которые простираются на тридцать лиг вглубь страны, особенно вокруг большого города под названием Гибралтар, где собирают огромное количество кокосовых орехов и прочих садовых фруктов, что служат лакомством и повседневной пищей для жителей Маракайбо, поскольку земли здесь суше, чем в Гибралтаре. Туда люди из Маракайбо шлют много мяса, получая взамен апельсины, лимоны и прочие фрукты, поскольку жители Гибралтара желают мяса, но их поля не способны прокормить ни корову, ни овцу.
Перед Маракайбо простирается обширная и безопасная гавань, где можно строить любые судна, сюда удобно доставлять строевой лес за небольшую плату. Совсем рядом с городом лежит островок Борикка, где пасут коз; жители города разводят их больше ради кожи, чем мяса или молока, они пренебрегают и тем, и другим, если только это не совсем козлята. В полях пасутся овцы, но очень маленького размера. На островах озера и в окрестностях живет множество диких индейцев, которых испанцы зовут бравос, то есть дикарями; из-за их жестокости и неукротимости испанцы никогда не могли покорить их. По большей части они живут в западной части озера, в маленьких хижинах, построенных на деревьях, что растут в воде; так они спасаются от москитов или гнуса, что нападают и жалят их ночью и днем. На востоке вышеупомянутого озера находятся целые поселения рыбаков, которые подобным же образом живут в хижинах на деревьях. Иной причиной для такого житья служат частые наводнения, поскольку после сильных дождей землю часто покрывает вода на две-три лиги, ведь не менее двадцати пяти больших рек впадают в озеро. Город Гибралтар тоже часто затапливает, и жители вынуждены покидать свои плантации.
Как уже было сказано, Гибралтар, располагающийся в сорока лигах от берега озера, получает мясо из Маракайбо. В городе примерно полторы тысячи жителей, из которых четыре сотни могут сражаться; большинство из них держат лавки, где торгуют тем или иным товаром. В близлежащих полях множество сахарных и кокосовых плантаций, здесь растут высокие и красивые деревья, из которых можно строить дома и корабли. Среди этих деревьев много красивых и ровных кедров, высотой примерно в семь-восемь футов, из которых они строят лодки и корабли, что ходят лишь под одним большим парусом; такие судна называют пирогами. Вся страна испещрена реками и ручьями, что очень полезно в засуху, и жители роют множество каналов, чтобы оросить свои поля и плантации. Еще они выращивают много табака, что весьма ценится в Европе, и за его качество его называют тобакко де сасердотес, или табаком священников. Их земля простирается почти на двадцать лиг, огороженные очень высокими горами, постоянно покрытыми снегом. По другую сторону гор лежит большой город под названием Мерида, которому подчиняется Гибралтар. Вся торговля между этими двумя городами проходит с помощью мулов и прекращается лишь в одно-единственное время года из-за сильного холода в горах. Мулы возвращаются назад с молотой мукой, которую привозят из Перу через Эстаффе.
Л’Олонуа, добравшись до Венесуэльского залива, бросил якорь вне видимости со Сторожевого острова; на следующий день рано утром он перешел со всеми своими кораблями к озеру Маракайбо, где они вновь остановились; затем его люди высадились, намереваясь вначале атаковать крепость, откуда управляли цепью для прохода кораблей, поэтому она звалась де ла барра. Крепость представляла собой всего лишь несколько габионов на возвышенности, где были установлены шестнадцать пушек, окруженные несколькими валами, чтобы защитить людей; пираты высадились в лиге от крепости и постепенно приближались к ней, но губернатор заметил, как они сходили на берег, и устроил им засаду, чтобы нанести удар в спину во время лобовой атаки. Пираты обнаружили ее и, прежде чем подойти к крепости, разбили заговорщиков, и ни один человек не смог вернуться в крепость. Сделав так, Л’Олонуа со своими товарищами, немедленно пошел к крепости, и после почти трехчасового сражения с безрассудством, присущим людям такого сорта, они завладели ей, не используя иного оружия, чем клинки и пистолеты. Пока они сражались, те, что устроили засаду на дороге, не способные пробиться к крепости, в суматохе и беспорядке отступили к Маракайбо, крича: «Сейчас здесь будут пираты, их больше чем две тысячи!» Город, уже захватывавшийся раньше подобными людьми и разграбленный до нитки, еще помнил подобное унижение, потому, услышав эти дурные вести, жители поспешили спастись в Гибралтар в лодках и каноэ, захватив с собой все деньги и ценности, которые только могли взять с собой. В Гибралтаре они рассказали, как была захвачена крепость, и что ничего нельзя было спасти, и ни один человек не выжил.
Таким образом, крепость была захвачена пиратами, и они немедленно послали кораблям знак о своей победе, что им должно идти вперед без страха перед опасностью. Остаток того дня прошел в разорении и разрушении вышеупомянутой крепости. Они забрали пушки, сожгли почти все, что не смогли унести, похоронили мертвых и отправили раненых на корабли. На следующий день, очень рано, они подняли якорь и направились прямиком к Маракайбо в шести лигах от крепости, но ветер в этот день притих, и они продвинулись лишь ненамного, вынужденные переждать прилив. На следующее утро они показались рядом с городом и под защитой собственных пушек приготовились к высадке, опасаясь, что испанцы устроят засаду в лесах. Пираты сели в каноэ, привезенные специально для этой цели, и одновременно яростно обстреливали окрестности из пушек. Из тех, кто были в каноэ, лишь половина сошла на берег, прочие остались в лодках. Пираты стреляли из корабельных пушек по заросшему лесом берегу так быстро, как только могли, но никого не обнаружили; затем они вошли в город, жители которого убежали в леса и Гибралтар вместе с женами, детьми и семьями. В покинутых ими домах осталось немало вкусной еды: муки, хлеба, свинины, бренди, различных вин и птицы, и, благодаря этому, пираты пришли в хорошее расположение духа, поскольку уже месяц они не могли столь обильно набить свои животы.
Они тотчас захватили лучшие дома в городе и расставили стражу везде, где посчитали нужным – церковь служила им основным постом. На следующий день они послали примерно сто шестьдесят человек прочесать окрестные леса в поисках жителей. Те вернулись тем же вечером и принесли с собой двадцать тысяч испанских долларов, привели нескольких мулов, нагруженных домашней утварью и товарами, и двадцать пленников: мужчин, женщин и детей. Некоторых сразу же вздернули на дыбу, чтобы они признались, куда спрятали остальные богатства, но добились малого. Л’Олонуа, хладнокровно посчитавший нужным не убивать десять-двенадцать испанцев, обнажил свой катласс** и разрубил одного из пленников на куски перед остальными со словами: «Если вы не признаетесь и не расскажете, где спрятали остальные пожитки, то же ждет и всех вас». В конце концов, сдавшись перед этими ужасными жестокостями и чудовищными угрозами, один из них пообещал указать место, где прятались остальные испанцы. Но бежавшие, узнав об этом, сменили место и закопали остатки своих богатств так, что пираты не смогли найти их, разве только у некоторых из них самих получилось бы их отыскать. Кроме того, испанцы, ежедневно спасавшиеся из одного места в другое, часто блуждавшие из леса в лес, завидовали даже друг другу, и едва ли какой отец рискнул бы довериться своему сыну.
После того, как пираты пятнадцать дней провели в Маракайбо, они решили отправиться в Гибралтар, но тамошние жители узнали об этом и о том, что после пираты вознамерились идти на Мериду. Они написали об этом губернатору того города; он был храбрым солдатом и служил офицером во Фландрии. Его ответ был таков: он не собирается о них волноваться, поскольку надеется, что скоро уничтожит этих пиратов. Сразу после этого он отправился в Гибралтар с четырьмя сотнями хорошо вооруженных людей, приказал вооружиться и жителям, так что все его армия составляла восемьсот человек. С такой же скоростью он соорудил батарею из двадцати пушек жерлами к морю; прикрытую большими габионами, и еще одну в другом месте из восьми пушек. Сделав так, он перекрыл узкий проход к городу, через который могли пройти пираты, и оставил в то же время второй через лесную грязь и слякоть, который был совершенно неизвестен пиратам.
Те, не подозревавшие об этих приготовлениях, погрузили на корабли пленников и награбленное добро и взяли курс на Гибралтар. Когда они завидели город, то увидели поднятый королевский штандарт и что жители намерились защищать свои дома. Л’Олонуа немедленно созвал военный совет для обсуждения, что им должно сделать, и сказал своим офицерам и морякам: «Трудность сего предприятия велика, видно, что у испанцев было время, чтобы подготовить защитную позицию и собрать большой отряд хорошо вооруженных людей» «Но, несмотря ни на что, - продолжил он, - пусть вас не покинет боевой дух. Мы должны сражаться подобно хорошим солдатам или потерять нашу жизнь со всеми богатствами, что удалось получить. Делайте, как я, я – ваш капитан. Прежде мы дрались меньшим количеством людей, чем есть у нас сейчас, и мы уже покорили больше народу, чем может оказаться в этом городе. Чем больше их, тем больше наша слава, и тем больше сокровищ мы получим!» Пираты полагали, что все богатства жителей Маракайбо перевезены в Гибралтар или, по крайней мере, большая их часть. После этой речи все они поклялись следовать за ним и повиноваться ему. Л’Олонуа ответил: «Славно, но знайте, что, вдобавок, первого, кто выкажет страх или даже опасение, я пристрелю на месте собственными руками».
Решив так, они бросили якорь близко к берегу, примерно в трех четвертях лиги от города; на следующий день, перед рассветом, на берег высадились триста восемьдесят решительных человек, и у каждого был катласс, один-два пистолета и достаточно пороха и пуль для тридцати выстрелов. Все они ударили по рукам в знак высокого боевого духа, и, когда выдвинулись, Л’Олонуа сказал так: «Идем, братья мои, и пусть отвага нас не покинет». Они последовали за проводником, который был уверен, что ведет их верно, и потому свернул на ту дорогу, которую перекрыл губернатор. Не способные пройти по ней, пираты нашли новую, которую прорубили сквозь лес по трясине, и испанцы могли обстреливать ее, как им заблагорассудится. Пираты, полные воодушевления, рубили ветви деревьев и бросали их на дорогу, чтобы не увязнуть в грязи. В то же время защитники Гибралтара начали обстреливать их из пушек так яростно, что пираты едва ли могли слышали и видели что-либо из-за шума и дыма. Пройдя сквозь лес, они вышли на твердую землю и наткнулись на батарею из шести пушек, из которых испанцы немедленно выстрелили по ним мелкими пулями и кусками железа. Испанцы продолжили атаковать их с таким пылом, что пираты дрогнули и лишь несколько из них попытались пробиться к крепости; многие были ранены и убиты. Это заставило их отойти назад и искать иной путь, но испанцы срубили так много деревьев, чтобы затруднить проход, что найти ничего не удалось, и пиратам пришлось вернуться на то же место, которое они оставили. Здесь испанцы продолжили обстрел, и они не покинули своего укрепления, чтобы атаковать их. Л’Олонуа и его люди не могли взобраться на земляной бастион, и он был вынужден прибегнуть к старой уловке, с которой они в прошлый раз обманули и победили испанцев.
Л’Олонуа со своими людьми неожиданно отступил, притворившись, что бежит; испанцы немедленно закричали: «Они бегут, они бегут! В погоню за ними!» и бросились преследовать их в совершенном беспорядке. Заманив испанцев на достаточное расстояние от батарей, что и было единственным намерением пиратов, они неожиданно обернулись к ним с саблями в руках и убили больше двухсот человек; прорубаясь среди тех, кто остался, они завладели обеими батареями. Те из испанцев, что остались снаружи, отказались от потери и бежали в леса; испанцы на батарее сдались, вымолив пощаду. Пираты, став хозяевами города, сняли испанское знамя и подняли свое; они взяли так много пленников, как только могли. Их пираты согнали в большую церковь, где поставили батарею из нескольких пушек, опасаясь, что бежавшие испанцы могут попробовать отомстить и неожиданно напасть на них; но, укрепившись на следующий день, оставили эти страхи. Они собрали мертвых, чтобы похоронить их, и среди мертвых было больше пяти сотен испанцев, не считая раненых в городе и умерших от ран в лесу. У пиратов было также больше ста пятидесяти пленников и около пятисот рабов, женщин и детей.
Из их людей убиты были всего сорок и почти восемьдесят ранены, большая часть из которых умерла от плохого воздуха, что принес с собой лихорадку и прочие болезни. Пираты положили убитых испанцев в две большие лодки, оттащили их на четверть лиги в море и там затопили лодки; сделав это, они собрали всю посуду, домашнюю утварь и товары, которые могли или посчитали нужным увезти. Испанцы, у кого оставалось хоть что-то, тщательно прятали это; но недовольные пираты, не успокоившиеся на тех богатствах, которые они уже захватили, рыскали в поисках новых, не жалея тех, кто жил за пределами города: охотников и земледельцев. Они провели едва ли восемнадцать дней в городе, и большинство пленников умерли от голода, поскольку в городе было мало провизии, особенно мяса. Нет, у них было немного муки, но пираты забрали ее, как забрали свиней, коров, овец и птицу, не оставив ничего бедным пленникам. Для них они оставили чуть-чуть мяса ослов и мулов, и многие из тех, что не могли есть это тошнотворное кушанье, умерли от голода; их желудок не был приспособлен к такой пище. Многие из пленников погибли также под пытками, когда их заставляли рассказать о спрятанных деньгах и драгоценностях, хотя некоторые из них не имели богатства или не знали о нем, а другие отрицали свое знание, и все они приняли столь ужасную смерть.
Наконец, после того, как они владели городом целых четыре недели, они послали четырех пленников к испанцам, прятавшимся в лесу, и потребовали выкуп за то, что они не будут поджигать город. Нужная сумма составляла десять тысяч испанских долларов, не получив которой, пираты грозили превратить город в пепел. Чтобы собрать эти деньги, они дали испанцам всего два дня; но испанцы не смогли собрать столь точную требуемую сумму, и поэтому пираты подожгли город во многих местах. Жители города взмолились помочь им потушить огонь, и тогда, мол, выкуп будет с готовностью отдан. Пираты снизошли до них и сделали все, что смогли, чтобы остановить огонь, но, несмотря на их всевозможные усилия, часть города превратилась в руины, в частности, сгорела монастырская церковь. После того, как они получили вышеозначенную сумму, они перенесли все добытые богатства на корабли и привели туда огромное количество рабов, которые не заплатили денег; ибо на каждого из пленников повесили определенную сумму, и им было приказано выкупить и рабов. Оттуда они вернулись в Маракайбо и застали город в ужасе по своему прибытию, они послали трех-четырех пленников к губернатору и жителям, чтобы передать им, что они должны принести тридцать тысяч испанских долларов на борт корабля, как выкуп за свои дома, иначе они вновь будут разграблены и сожжены.
Посреди этих переговоров отряд пиратов высадился на берег, и они унесли на корабли образы, картины и колокола из большой церкви. Испанцы, которых послали потребовать вышеуказанную сумму, вернулись с распоряжением заключить некоторое соглашение; они договорились с пиратами выплатить им за свободу и как выкуп двадцать тысяч испанских долларов и пятьсот коров, полагаясь на то, что пираты больше не будут предпринимать никаких враждебных действий и немедленно уйдут, как только получат деньги и скот. И то, и другое было передано, все корабли подняли паруса, вызвав великую радость среди жителей Маракайбо, собственными глазами видевших их отход, но через три дня они вновь с превеликим удивлением устрашились, поскольку пираты вернулись и вошли в гавань со всеми своими кораблями. Однако их тревоги стихли, когда они услышали одного из пиратов, который сошел на берег от Л’Олонуа: «нам нужен искусный лоцман, который бы провел один из больших кораблей через опасную мель, которая лежит у самого входа в озеро». И эта просьба или, верней, команда, была немедленно удовлетворена.
К этому времени пираты провели два месяца в этих городах, где они совершили столь жестокие и дерзкие дела, о которых мы рассказали. Оттуда они взяли курс на Эспаньолу и прибыли туда через восемь дней, бросив якорь в гавани под названием Исла де ла Бакка, или Коровий остров. Этот остров населяли французские буканьеры, которые, в основном, продавали добытое ими мясо пиратам и прочим, которые тогда и сейчас оставляли его, как провиант, или продавали его. Здесь пираты выгрузили все свое богатство, в обычной кладовой, которой находилось под прикрытием буканьеров. Тут они поделили добычу и заработок, в соответствии с рангом и положением каждого, как было упомянуто ранее. Точно подсчитав все, что они награбили, пираты обнаружили двести шестьдесят тысяч испанских долларов в реальных деньгах; они были поделены, и каждый получил свою долю в деньгах, как и льном, и шелком, и прочими ценностями на сумму в сто испанских долларов. Раненые получили свою первую часть после вышеприведенной доли за потерю конечностей; затем пираты взвесили столовое серебро, посчитав, что фунт стоит десять испанских долларов; драгоценности оценивались без разбора, и слишком высоко, и слишком низко, из-за необразованности пиратов; после этого каждый вновь принес клятву, что ничего тайком не вынесет из общего котла. После этого они принялись делить доли тех, кто погиб в сражениях или иным способом; эти доли были переданы друзьям мертвых, чтобы хранить их нетронутыми и передать в должное время близким родственникам погибших или их законным наследникам.
Когда дележка была закончена, они отправились на Тортугу. Сюда они прибыли через месяц к великой радости почти всего острова, поскольку, как водится у пиратов, за три недели у них едва ли оставались деньги, потраченные на различные безделушки или проигранные в азартных играх. Незадолго до них сюда пришли два французских корабля с вином, бренди и прочими подобными товарами, и потому эти напитки по прибытию пиратов были одинаково дешевы. Но это длилось недолго, вскоре они невероятно подорожали, и галлон бренди продавали за четыре испанских доллара. Губернатор острова купил у пиратов весь груз корабля с кокосами, дав за этот ценный товар едва ли двадцатую часть его цены. Таким образом они приложили все усилия, чтобы потерять и пустить на ветер все добытые богатства за время меньшее, чем то, за которое их удалось достать. В соответствии с пиратскими обычаями большая часть денег досталась тавернам и зазорным домам, и потому пиратам вскоре пришлось искать еще - теми же незаконными способами, которыми они добывали деньги и раньше.
Переводчик: ОК Капитанский Рупор и Морские Курочки 2016
Бета: ОК Капитанский Рупор и Морские Курочки 2016
Форма: перевод материалов канона
Размер: миди, 4715 слов
Канон: отрывок из книги Джона (Александра) Эсквемелина "Буканьеры Америки"
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: Описание походов и жизни пирата Франсиса Л'Олонуа в 1667 году
Примечания: Географические названия приведены по оригиналу >>>
*Вей - старая английская мера веса или объема, примерно 112 фунтов или 1,5 кубических метра.
**Катласс - абордажная сабля или короткий палаш
Франсис Л’Олонуа был уроженцем той части Франции, что зовется Ле-Сабль-д’Олон или Пески Олона. В молодости его увезли на Карибские острова, чтобы, согласно обычаю, он стал слугой или рабом. Отслужив свое, Л’Олонуа перебрался на Эспаньолу; здесь какое-то время он провел среди охотников, прежде чем взялся грабить испанцев.Вначале он дважды или трижды выходил в море обычным моряком и вел себя столь храбро, что заслужил благосклонность губернатора Тортуги, месье де ла Пляса, столь сильную, что тот дал ему корабль, на котором Л’Олонуа мог испытывать свою удачу. Сперва та благоволила к нему, поскольку за короткое время он успел заработать немалое богатство. Но его жестокость к испанцам была такова, что он прославился ею среди обеих Индий, и испанцы в то время предпочли бы умереть или пойти на дно в бою, чем сдаться, зная, что не получат милости из его рук. Но Фортуна переменчива и вскоре повернулась к Л’Олонуа спиной; в бурю он потерял свой корабль у Кампече. Все его люди остались в живых, но стоило им выйти на берег, как их схватили испанцы, убили большую часть и ранили самого Л’Олонуа. Не зная, как спастись, он сохранил себе жизнь благодаря уловке: смешав песок с кровью из своих ран, он вымарал им лицо и тело, ловко спрятался среди мертвецов и лежал, пока испанцы не покинули поле боя.
Как только они ушли, он отступил в лес и перевязал свои раны, как мог. Когда те достаточно зажили, он отправился в Кампече, одевшись по испанскому обычаю. Здесь он склонил на свою сторону некоторых рабов, которым пообещал свободу, если они будут слушаться его и доверятся ему. Они приняли его предложение, украли каноэ и вышли с Л’Олонуа в море. Испанцы в то время, захватив несколько его товарищей, заключили их в темницу; Л’Олонуа лавировал вокруг города и видел, что произошло. Часто раздавался вопрос: «Что стало с вашим капитаном?», и пленники всякий раз отвечали: «Он мертв». Испанцы радовались сему ответу и благодарили Господа за то, что он избавил их от столь жестокого пирата. Л’Олонуа, завидев их радость, поспешил спастись с вышеупомянутыми рабами и добрался до Тортуги, известного прибежища для всякого рода пороков и подлинной семинарии пиратов и воров. Хоть удача не улыбалась ему, но здесь хитростью и коварством он раздобыл корабль с командой из двадцати одного человека. Хорошо обеспеченный оружием и всем необходимым, он направился к Кубе, на юге которой раскинулась небольшая деревушка под названием Де-Лос-Кайос. Ее жители выгодно торговали табаком, сахаром и шкурами, но использовали они лишь лодки, поскольку не могли ходить на кораблях из-за мелководья в этих краях.
Л’Олонуа был уверен, что сможет здесь достаточно поживиться, но, благодаря некоторым рыбакам, которые увидели его, жители смогли спастись, поскольку немедленно отправили судно, что пришлось волочь по суше, в Гавану, жалуясь, что Л’Олонуа пришел убить их на двух каноэ. Губернатор едва ли мог этому поверить, получив вести из Кампече, что тот погиб, но из-за их назойливости все же послал на помощь хорошо вооруженный корабль с десятью пушками и командой в девяносто человек, дав ясный приказ, что они «не должны предстать перед ним, не уничтожив окончательно сих пиратов». Еще он дал им негра исполнять работу палача и распоряжение «немедленно повесить всякого из этих пиратов, кроме их капитана, Л’Олонуа, которого следует привезти живым в Гавану». Корабль пришел в Кайос, и о его прибытии пираты узнали заранее, но, вместо того, чтобы бежать, отправились искать его к реке Эстере, где он стал на якорь. Пираты поймали нескольких рыбаков и ночью заставили их показать им заход в гавань, надеясь вскоре получить судно большее, чем две их лодчонки, и таким образом умаслить удачу. В два часа ночи они подошли совсем близко к кораблю, и корабельная вахта спросила их, откуда они идут и видели ли они пиратов. Те заставили одного из пленников ответить, что не видели ни пиратов, ни чего-либо вообще, и этот ответ убедил людей губернатора, что пираты сбежали, прослышав об их приближении.
Однако вскоре им пришлось признать обратное, поскольку на рассвете пираты напали на их корабль с двух сторон со своих каноэ и с таким напором, что хоть испанцы и вели себя достойно и защищались, как могли, применив с некоторым толком пушки, но все же были вынуждены сдаться, бессильные с саблями в руках против пиратов с топориками. Здесь Л’Олонуа приказал выстроить их, и в том же порядке каждый испанец лишился своей головы. Среди прочих вывели негра, которого мыслили сделать палачом пиратов, и тот нижайше умолял Л’Олонуа сохранить ему жизнь, рассказав, что является законным палачом на этом корабле, и если пират пощадит его, то он верно расскажет ему, что только Л’Олонуа пожелает. Пират заставил его поведать все, что считал нужным, а затем повелел казнить его вместе с оставшимися. Так он жестоко и варварски предал всех смерти, оставив в живых лишь одного, которого послал к губернатору в Гавану со следующим письмом: «Отныне я не пощажу ни одного испанца и сильно надеюсь, что предам вас той же казни, что настигла тех, кого вы послали против меня. Так я возвращу вам то доброе обращение, что вы уготовили мне и моим товарищам». Губернатор, сильно встревоженный этой плохой вестью, поклялся в присутствии многих, что никогда не пощадит ни единого пирата, что попадет ему в руки. Однако горожане Гаваны пожелали, чтобы он не настаивал на исполнении этой опрометчивой и безжалостной клятвы, убежденные, что пираты после этого воспользуются случаем сделать то же самое, и что у них есть сотни возможностей отомстить, в отличие от губернатора; вынужденные зарабатывать хлеб насущный рыболовством, горожане будут вечно в будущем подвергать опасности свои жизни. Перед этими доводами губернатор решил обуздать свою ярость и смягчил жестокость своей клятвы.
Теперь у Л’Олонуа был хороший корабль, но очень мало провианта и людей на нем; чтобы заполучить и то, и другое, он решил курсировать от одного порта к другому.
Какое-то время он безуспешно следовал своему плану и, в итоге, решил идти к Маракайбо. Здесь он застиг врасплох корабль, груженый железом и прочими товарами, что шел из порта покупать кокосы. Со своей добычей он вернулся на Тортугу, где его с радостью встретили тамошние жители; они славили его успех и свои частные интересы. Долго Л’Олонуа здесь не задержался, он запланировал снарядить флот, достаточный, чтобы перевезти пять сотен человек и всего необходимого. Чтобы добиться этого, он решил разграбить как города, городишки и деревни, так и захватить сам Маракайбо. Он знал, что для этой цели на острове Тортуга найдется немало решительных и смелых людей, годных для подобных предприятий; кроме того, у него служили несколько бывших заключенных, хорошо знакомых с тем, как спланированы тамошние дороги и места.
О своих планах Л’Олонуа уведомил всех пиратов, будь те дома или в плавании, и через некоторое время он собрал свыше пяти сотен людей, и, кроме того, в то время на Тортуге жил другой пират по имени Мишель де Баско, который грабежом раздобыл немало денег для безмятежной жизни и больше не выходил в море и, кроме того, исполнял обязанности главы острова. Однако, увидев, сколь грандиозны приготовления Л’Олонуа к походу, он присоединился к нему и предложил, если тот сделает его главнокомандующим пехоты (понимая, что он хорошо знает эту страну и все подходы к ней), поделиться своими богатствами и отправиться с ним. Они сговорились об условиях к величайшей радости Л’Олонуа, который знал, сколько славных дел Баско воплотил в жизнь в Европе, и знал, что тот был известен, как хороший солдат. Тогда они взошли на борт восьми кораблей, и корабль Л’Олонуа был лучшим из них, вооруженный десятью пушками на одинаковых лафетах.
Все было готово, вся команда находилась на борту, и в конце апреля они вышли в море, числом всего в шестьсот шестьдесят человек. Отсюда они направились на север Эспаньолы, в место под названием Байала, где приняли в свою команду нескольких французских охотников, которые добровольно предложили помощь, и обеспечили себя провизией и всем необходимым для путешествия.
Отсюда они вышли в конце июля и взяли курс на восточный мыс острова под названием Пунта д’Эспада. Завидев поблизости корабль из Пуэрто-Рико, что направлялся к Новой Испании с грузом кокосовых орехов, Л’Олонуа велел прочему флоту ждать его у Савоны на востоке мыса Пунта д’Эспада, сам он в одиночку намеревался захватить вышеупомянутый корабль. Испанцы, хоть и видели их целых два часа, и знали, что это были пираты, все же не бежали, но приготовились к бою, поскольку были хорошо вооружены и подготовлены. Битва длилась три часа, и лишь тогда они сдались. На корабле было шестнадцать пушек и пятьдесят людей, что сражались; пираты нашли на нем сто двадцать тысяч веев* кокосов, сорок тысяч испанских долларов и еще десять тысяч в драгоценностях. Л’Олонуа тут же отослал корабль на Тортугу, чтобы разгрузить его, с приказом вернуться так быстро, как только возможно, к Савоне, где он будет ждать его; тем временем, оставшаяся часть его флота, прибыв в Савону, увидела другое испанское судно, что шло из Комана, нагруженное военными припасами для Эспаньолы и деньгами, предназначенными для местного гарнизона. Они захватили и этот корабль без малейшего сопротивления, хоть на нем и было восемь пушек. На корабле оказалось семь тысяч веев пороха, огромное количество мушкетных ружей и подобного оружия, а также двенадцать тысяч испанских долларов.
Эти успехи воодушевили пиратов, показавшись им весьма удачным началом; особенно столь славный набор людей на флот за такое короткое время; ведь, как только первый корабль пришел на Тортугу, губернатор велел немедленно разгрузить его и вскоре отослал назад со свежей провизией и прочим провиантом к Л’Олонуа. Этот корабль он взял себе, а тот, которым командовал прежде, отдал своему товарищу Антуану дю Пюи. Заменив таким образом людей, он упустил добычу и, занедужив, смог поднять паруса в направлении Маракайбо в провинции Нуова Венесуэла на 12 градусах и 10 минутах северной широты. Этот остров – размером двадцать лиг в длину и двенадцать в ширину. К порту Маракайбо также принадлежат острова Онега и Моньес. Его восточная часть называется мысом Сан-Роман, а западная – мысом Какибакоа; некоторые называют залив – Венесуэльским заливом, но пираты обычно зовут его бухтой Маракайбо.
На заходе в нее с востока на запад простираются два острова; тот, что восточней, называется Исла де лас Бихильяс, или Сторожевой остров, поскольку посередине него высится холм, на котором стоит сторожевой пост. Другой зовется Исла де ла Паломас, или Голубиный остров. Между этими островами раскинулось небольшое море или даже, скорее, озеро с пресной водой в шестьдесят лиг длиной и тридцать шириной, которое впадает в океан и расширяется между вышеупомянутыми островами. Между ними лучше всего проходить кораблям, пролив - не шире расстояния выстрела из восьмифунтовой пушки. На Голубином острове стоит крепость, чтобы задерживать проход суден, всем им приходится проходить очень близко к ней, поскольку с другой стороны нанесло две песчаные мели, и глубина воды там составляет всего лишь четырнадцать футов. В этом озере немало и других мелей, как, например, та, что зовется Эль Тавласо, или Огромный Стол, что не глубже десяти футов в сорока лигах к середине озера, прочие - не глубже восьми, семи и шести футов, и все они очень опасны, особенно для моряков, которые не знакомы с ними. К западу отсюда расположен город Маракайбо, что очень приятен на вид, его дома протянулись вдоль берега и вокруг него можно лицезреть прелестные пейзажи; в городе может жить три или четыре тысячи человек, в том числе и рабов, логично предположить, что город велик из-за этого. Считают, что в нем найдется примерно восемьсот человек, которые могут держать в руках оружие, все они – испанцы. Здесь находится одна приходская церковь, славно построенная и украшенная, четыре монастыря и один лазарет. Городом управляет помощник губернатора, которого назначает губернатор Каракаса. Торговля здесь ведется, в основном, шкурами и табаком. Местные жители владеют огромным количеством скота и множеством плантаций, которые простираются на тридцать лиг вглубь страны, особенно вокруг большого города под названием Гибралтар, где собирают огромное количество кокосовых орехов и прочих садовых фруктов, что служат лакомством и повседневной пищей для жителей Маракайбо, поскольку земли здесь суше, чем в Гибралтаре. Туда люди из Маракайбо шлют много мяса, получая взамен апельсины, лимоны и прочие фрукты, поскольку жители Гибралтара желают мяса, но их поля не способны прокормить ни корову, ни овцу.
Перед Маракайбо простирается обширная и безопасная гавань, где можно строить любые судна, сюда удобно доставлять строевой лес за небольшую плату. Совсем рядом с городом лежит островок Борикка, где пасут коз; жители города разводят их больше ради кожи, чем мяса или молока, они пренебрегают и тем, и другим, если только это не совсем козлята. В полях пасутся овцы, но очень маленького размера. На островах озера и в окрестностях живет множество диких индейцев, которых испанцы зовут бравос, то есть дикарями; из-за их жестокости и неукротимости испанцы никогда не могли покорить их. По большей части они живут в западной части озера, в маленьких хижинах, построенных на деревьях, что растут в воде; так они спасаются от москитов или гнуса, что нападают и жалят их ночью и днем. На востоке вышеупомянутого озера находятся целые поселения рыбаков, которые подобным же образом живут в хижинах на деревьях. Иной причиной для такого житья служат частые наводнения, поскольку после сильных дождей землю часто покрывает вода на две-три лиги, ведь не менее двадцати пяти больших рек впадают в озеро. Город Гибралтар тоже часто затапливает, и жители вынуждены покидать свои плантации.
Как уже было сказано, Гибралтар, располагающийся в сорока лигах от берега озера, получает мясо из Маракайбо. В городе примерно полторы тысячи жителей, из которых четыре сотни могут сражаться; большинство из них держат лавки, где торгуют тем или иным товаром. В близлежащих полях множество сахарных и кокосовых плантаций, здесь растут высокие и красивые деревья, из которых можно строить дома и корабли. Среди этих деревьев много красивых и ровных кедров, высотой примерно в семь-восемь футов, из которых они строят лодки и корабли, что ходят лишь под одним большим парусом; такие судна называют пирогами. Вся страна испещрена реками и ручьями, что очень полезно в засуху, и жители роют множество каналов, чтобы оросить свои поля и плантации. Еще они выращивают много табака, что весьма ценится в Европе, и за его качество его называют тобакко де сасердотес, или табаком священников. Их земля простирается почти на двадцать лиг, огороженные очень высокими горами, постоянно покрытыми снегом. По другую сторону гор лежит большой город под названием Мерида, которому подчиняется Гибралтар. Вся торговля между этими двумя городами проходит с помощью мулов и прекращается лишь в одно-единственное время года из-за сильного холода в горах. Мулы возвращаются назад с молотой мукой, которую привозят из Перу через Эстаффе.
Л’Олонуа, добравшись до Венесуэльского залива, бросил якорь вне видимости со Сторожевого острова; на следующий день рано утром он перешел со всеми своими кораблями к озеру Маракайбо, где они вновь остановились; затем его люди высадились, намереваясь вначале атаковать крепость, откуда управляли цепью для прохода кораблей, поэтому она звалась де ла барра. Крепость представляла собой всего лишь несколько габионов на возвышенности, где были установлены шестнадцать пушек, окруженные несколькими валами, чтобы защитить людей; пираты высадились в лиге от крепости и постепенно приближались к ней, но губернатор заметил, как они сходили на берег, и устроил им засаду, чтобы нанести удар в спину во время лобовой атаки. Пираты обнаружили ее и, прежде чем подойти к крепости, разбили заговорщиков, и ни один человек не смог вернуться в крепость. Сделав так, Л’Олонуа со своими товарищами, немедленно пошел к крепости, и после почти трехчасового сражения с безрассудством, присущим людям такого сорта, они завладели ей, не используя иного оружия, чем клинки и пистолеты. Пока они сражались, те, что устроили засаду на дороге, не способные пробиться к крепости, в суматохе и беспорядке отступили к Маракайбо, крича: «Сейчас здесь будут пираты, их больше чем две тысячи!» Город, уже захватывавшийся раньше подобными людьми и разграбленный до нитки, еще помнил подобное унижение, потому, услышав эти дурные вести, жители поспешили спастись в Гибралтар в лодках и каноэ, захватив с собой все деньги и ценности, которые только могли взять с собой. В Гибралтаре они рассказали, как была захвачена крепость, и что ничего нельзя было спасти, и ни один человек не выжил.
Таким образом, крепость была захвачена пиратами, и они немедленно послали кораблям знак о своей победе, что им должно идти вперед без страха перед опасностью. Остаток того дня прошел в разорении и разрушении вышеупомянутой крепости. Они забрали пушки, сожгли почти все, что не смогли унести, похоронили мертвых и отправили раненых на корабли. На следующий день, очень рано, они подняли якорь и направились прямиком к Маракайбо в шести лигах от крепости, но ветер в этот день притих, и они продвинулись лишь ненамного, вынужденные переждать прилив. На следующее утро они показались рядом с городом и под защитой собственных пушек приготовились к высадке, опасаясь, что испанцы устроят засаду в лесах. Пираты сели в каноэ, привезенные специально для этой цели, и одновременно яростно обстреливали окрестности из пушек. Из тех, кто были в каноэ, лишь половина сошла на берег, прочие остались в лодках. Пираты стреляли из корабельных пушек по заросшему лесом берегу так быстро, как только могли, но никого не обнаружили; затем они вошли в город, жители которого убежали в леса и Гибралтар вместе с женами, детьми и семьями. В покинутых ими домах осталось немало вкусной еды: муки, хлеба, свинины, бренди, различных вин и птицы, и, благодаря этому, пираты пришли в хорошее расположение духа, поскольку уже месяц они не могли столь обильно набить свои животы.
Они тотчас захватили лучшие дома в городе и расставили стражу везде, где посчитали нужным – церковь служила им основным постом. На следующий день они послали примерно сто шестьдесят человек прочесать окрестные леса в поисках жителей. Те вернулись тем же вечером и принесли с собой двадцать тысяч испанских долларов, привели нескольких мулов, нагруженных домашней утварью и товарами, и двадцать пленников: мужчин, женщин и детей. Некоторых сразу же вздернули на дыбу, чтобы они признались, куда спрятали остальные богатства, но добились малого. Л’Олонуа, хладнокровно посчитавший нужным не убивать десять-двенадцать испанцев, обнажил свой катласс** и разрубил одного из пленников на куски перед остальными со словами: «Если вы не признаетесь и не расскажете, где спрятали остальные пожитки, то же ждет и всех вас». В конце концов, сдавшись перед этими ужасными жестокостями и чудовищными угрозами, один из них пообещал указать место, где прятались остальные испанцы. Но бежавшие, узнав об этом, сменили место и закопали остатки своих богатств так, что пираты не смогли найти их, разве только у некоторых из них самих получилось бы их отыскать. Кроме того, испанцы, ежедневно спасавшиеся из одного места в другое, часто блуждавшие из леса в лес, завидовали даже друг другу, и едва ли какой отец рискнул бы довериться своему сыну.
После того, как пираты пятнадцать дней провели в Маракайбо, они решили отправиться в Гибралтар, но тамошние жители узнали об этом и о том, что после пираты вознамерились идти на Мериду. Они написали об этом губернатору того города; он был храбрым солдатом и служил офицером во Фландрии. Его ответ был таков: он не собирается о них волноваться, поскольку надеется, что скоро уничтожит этих пиратов. Сразу после этого он отправился в Гибралтар с четырьмя сотнями хорошо вооруженных людей, приказал вооружиться и жителям, так что все его армия составляла восемьсот человек. С такой же скоростью он соорудил батарею из двадцати пушек жерлами к морю; прикрытую большими габионами, и еще одну в другом месте из восьми пушек. Сделав так, он перекрыл узкий проход к городу, через который могли пройти пираты, и оставил в то же время второй через лесную грязь и слякоть, который был совершенно неизвестен пиратам.
Те, не подозревавшие об этих приготовлениях, погрузили на корабли пленников и награбленное добро и взяли курс на Гибралтар. Когда они завидели город, то увидели поднятый королевский штандарт и что жители намерились защищать свои дома. Л’Олонуа немедленно созвал военный совет для обсуждения, что им должно сделать, и сказал своим офицерам и морякам: «Трудность сего предприятия велика, видно, что у испанцев было время, чтобы подготовить защитную позицию и собрать большой отряд хорошо вооруженных людей» «Но, несмотря ни на что, - продолжил он, - пусть вас не покинет боевой дух. Мы должны сражаться подобно хорошим солдатам или потерять нашу жизнь со всеми богатствами, что удалось получить. Делайте, как я, я – ваш капитан. Прежде мы дрались меньшим количеством людей, чем есть у нас сейчас, и мы уже покорили больше народу, чем может оказаться в этом городе. Чем больше их, тем больше наша слава, и тем больше сокровищ мы получим!» Пираты полагали, что все богатства жителей Маракайбо перевезены в Гибралтар или, по крайней мере, большая их часть. После этой речи все они поклялись следовать за ним и повиноваться ему. Л’Олонуа ответил: «Славно, но знайте, что, вдобавок, первого, кто выкажет страх или даже опасение, я пристрелю на месте собственными руками».
Решив так, они бросили якорь близко к берегу, примерно в трех четвертях лиги от города; на следующий день, перед рассветом, на берег высадились триста восемьдесят решительных человек, и у каждого был катласс, один-два пистолета и достаточно пороха и пуль для тридцати выстрелов. Все они ударили по рукам в знак высокого боевого духа, и, когда выдвинулись, Л’Олонуа сказал так: «Идем, братья мои, и пусть отвага нас не покинет». Они последовали за проводником, который был уверен, что ведет их верно, и потому свернул на ту дорогу, которую перекрыл губернатор. Не способные пройти по ней, пираты нашли новую, которую прорубили сквозь лес по трясине, и испанцы могли обстреливать ее, как им заблагорассудится. Пираты, полные воодушевления, рубили ветви деревьев и бросали их на дорогу, чтобы не увязнуть в грязи. В то же время защитники Гибралтара начали обстреливать их из пушек так яростно, что пираты едва ли могли слышали и видели что-либо из-за шума и дыма. Пройдя сквозь лес, они вышли на твердую землю и наткнулись на батарею из шести пушек, из которых испанцы немедленно выстрелили по ним мелкими пулями и кусками железа. Испанцы продолжили атаковать их с таким пылом, что пираты дрогнули и лишь несколько из них попытались пробиться к крепости; многие были ранены и убиты. Это заставило их отойти назад и искать иной путь, но испанцы срубили так много деревьев, чтобы затруднить проход, что найти ничего не удалось, и пиратам пришлось вернуться на то же место, которое они оставили. Здесь испанцы продолжили обстрел, и они не покинули своего укрепления, чтобы атаковать их. Л’Олонуа и его люди не могли взобраться на земляной бастион, и он был вынужден прибегнуть к старой уловке, с которой они в прошлый раз обманули и победили испанцев.
Л’Олонуа со своими людьми неожиданно отступил, притворившись, что бежит; испанцы немедленно закричали: «Они бегут, они бегут! В погоню за ними!» и бросились преследовать их в совершенном беспорядке. Заманив испанцев на достаточное расстояние от батарей, что и было единственным намерением пиратов, они неожиданно обернулись к ним с саблями в руках и убили больше двухсот человек; прорубаясь среди тех, кто остался, они завладели обеими батареями. Те из испанцев, что остались снаружи, отказались от потери и бежали в леса; испанцы на батарее сдались, вымолив пощаду. Пираты, став хозяевами города, сняли испанское знамя и подняли свое; они взяли так много пленников, как только могли. Их пираты согнали в большую церковь, где поставили батарею из нескольких пушек, опасаясь, что бежавшие испанцы могут попробовать отомстить и неожиданно напасть на них; но, укрепившись на следующий день, оставили эти страхи. Они собрали мертвых, чтобы похоронить их, и среди мертвых было больше пяти сотен испанцев, не считая раненых в городе и умерших от ран в лесу. У пиратов было также больше ста пятидесяти пленников и около пятисот рабов, женщин и детей.
Из их людей убиты были всего сорок и почти восемьдесят ранены, большая часть из которых умерла от плохого воздуха, что принес с собой лихорадку и прочие болезни. Пираты положили убитых испанцев в две большие лодки, оттащили их на четверть лиги в море и там затопили лодки; сделав это, они собрали всю посуду, домашнюю утварь и товары, которые могли или посчитали нужным увезти. Испанцы, у кого оставалось хоть что-то, тщательно прятали это; но недовольные пираты, не успокоившиеся на тех богатствах, которые они уже захватили, рыскали в поисках новых, не жалея тех, кто жил за пределами города: охотников и земледельцев. Они провели едва ли восемнадцать дней в городе, и большинство пленников умерли от голода, поскольку в городе было мало провизии, особенно мяса. Нет, у них было немного муки, но пираты забрали ее, как забрали свиней, коров, овец и птицу, не оставив ничего бедным пленникам. Для них они оставили чуть-чуть мяса ослов и мулов, и многие из тех, что не могли есть это тошнотворное кушанье, умерли от голода; их желудок не был приспособлен к такой пище. Многие из пленников погибли также под пытками, когда их заставляли рассказать о спрятанных деньгах и драгоценностях, хотя некоторые из них не имели богатства или не знали о нем, а другие отрицали свое знание, и все они приняли столь ужасную смерть.
Наконец, после того, как они владели городом целых четыре недели, они послали четырех пленников к испанцам, прятавшимся в лесу, и потребовали выкуп за то, что они не будут поджигать город. Нужная сумма составляла десять тысяч испанских долларов, не получив которой, пираты грозили превратить город в пепел. Чтобы собрать эти деньги, они дали испанцам всего два дня; но испанцы не смогли собрать столь точную требуемую сумму, и поэтому пираты подожгли город во многих местах. Жители города взмолились помочь им потушить огонь, и тогда, мол, выкуп будет с готовностью отдан. Пираты снизошли до них и сделали все, что смогли, чтобы остановить огонь, но, несмотря на их всевозможные усилия, часть города превратилась в руины, в частности, сгорела монастырская церковь. После того, как они получили вышеозначенную сумму, они перенесли все добытые богатства на корабли и привели туда огромное количество рабов, которые не заплатили денег; ибо на каждого из пленников повесили определенную сумму, и им было приказано выкупить и рабов. Оттуда они вернулись в Маракайбо и застали город в ужасе по своему прибытию, они послали трех-четырех пленников к губернатору и жителям, чтобы передать им, что они должны принести тридцать тысяч испанских долларов на борт корабля, как выкуп за свои дома, иначе они вновь будут разграблены и сожжены.
Посреди этих переговоров отряд пиратов высадился на берег, и они унесли на корабли образы, картины и колокола из большой церкви. Испанцы, которых послали потребовать вышеуказанную сумму, вернулись с распоряжением заключить некоторое соглашение; они договорились с пиратами выплатить им за свободу и как выкуп двадцать тысяч испанских долларов и пятьсот коров, полагаясь на то, что пираты больше не будут предпринимать никаких враждебных действий и немедленно уйдут, как только получат деньги и скот. И то, и другое было передано, все корабли подняли паруса, вызвав великую радость среди жителей Маракайбо, собственными глазами видевших их отход, но через три дня они вновь с превеликим удивлением устрашились, поскольку пираты вернулись и вошли в гавань со всеми своими кораблями. Однако их тревоги стихли, когда они услышали одного из пиратов, который сошел на берег от Л’Олонуа: «нам нужен искусный лоцман, который бы провел один из больших кораблей через опасную мель, которая лежит у самого входа в озеро». И эта просьба или, верней, команда, была немедленно удовлетворена.
К этому времени пираты провели два месяца в этих городах, где они совершили столь жестокие и дерзкие дела, о которых мы рассказали. Оттуда они взяли курс на Эспаньолу и прибыли туда через восемь дней, бросив якорь в гавани под названием Исла де ла Бакка, или Коровий остров. Этот остров населяли французские буканьеры, которые, в основном, продавали добытое ими мясо пиратам и прочим, которые тогда и сейчас оставляли его, как провиант, или продавали его. Здесь пираты выгрузили все свое богатство, в обычной кладовой, которой находилось под прикрытием буканьеров. Тут они поделили добычу и заработок, в соответствии с рангом и положением каждого, как было упомянуто ранее. Точно подсчитав все, что они награбили, пираты обнаружили двести шестьдесят тысяч испанских долларов в реальных деньгах; они были поделены, и каждый получил свою долю в деньгах, как и льном, и шелком, и прочими ценностями на сумму в сто испанских долларов. Раненые получили свою первую часть после вышеприведенной доли за потерю конечностей; затем пираты взвесили столовое серебро, посчитав, что фунт стоит десять испанских долларов; драгоценности оценивались без разбора, и слишком высоко, и слишком низко, из-за необразованности пиратов; после этого каждый вновь принес клятву, что ничего тайком не вынесет из общего котла. После этого они принялись делить доли тех, кто погиб в сражениях или иным способом; эти доли были переданы друзьям мертвых, чтобы хранить их нетронутыми и передать в должное время близким родственникам погибших или их законным наследникам.
Когда дележка была закончена, они отправились на Тортугу. Сюда они прибыли через месяц к великой радости почти всего острова, поскольку, как водится у пиратов, за три недели у них едва ли оставались деньги, потраченные на различные безделушки или проигранные в азартных играх. Незадолго до них сюда пришли два французских корабля с вином, бренди и прочими подобными товарами, и потому эти напитки по прибытию пиратов были одинаково дешевы. Но это длилось недолго, вскоре они невероятно подорожали, и галлон бренди продавали за четыре испанских доллара. Губернатор острова купил у пиратов весь груз корабля с кокосами, дав за этот ценный товар едва ли двадцатую часть его цены. Таким образом они приложили все усилия, чтобы потерять и пустить на ветер все добытые богатства за время меньшее, чем то, за которое их удалось достать. В соответствии с пиратскими обычаями большая часть денег досталась тавернам и зазорным домам, и потому пиратам вскоре пришлось искать еще - теми же незаконными способами, которыми они добывали деньги и раньше.
Название: Внучка Великого Могола
Переводчик: ОК Капитанский Рупор и Морские Курочки 2016
Бета: ОК Капитанский Рупор и Морские Курочки 2016
Форма: перевод материалов канона
Размер: мини, ~1600 слов
Канон: отрывок из книги Дэниела Дефо (предполагаемый автор) "Король пиратов"
Категория: джен
Жанр: юмор, драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: Захват пиратами корабля с главной его добычей - внучкой Великого Могола
Примечания: Королем пиратов называли Генри Эвери, и он действительно захватил корабль с дочерью Великого Могола в 1695 году (и даже, по слухам, женился на ней!), однако был вовсе не так галантен и добр, каким показывает нам его автор в этом отрывке.
На этот раз я продолжил путь вдоль всего берега Малабара и не встретил ничего ценного, если не считать португальского ост-индийца, которого я преследовал до Гоа, где тот ускользнул от меня. До того, как зайти в большой Бенгальский залив, я захватил несколько небольших торговых суден и кораблей, но ценностей на них было мало, и здесь я принялся оглядываться вокруг, ожидая большей удачи, однако без малейшего представления о том, что случилось в итоге.
Прошло два месяца моего пребывания здесь, и я не нашел ничего стоящего; поэтому я направился в гавань у северного мыса острова Суматра, где останавливаться не стал, поскольку мне пришла важная весть, что нужно ждать два корабля, принадлежавших Великому Моголу. Они должны были пересечь залив из Хугли, что в реке Ганг, к земле короля Пегу и перевезти туда внучку Великого Могола, невесту короля, со всей ее свитой, драгоценностями и богатствами.
Такую добычу стоило подождать, хоть это и заняло бы немало времени. Я решил, что мы будем ходить неподалеку от мыса Негарис, в восточной части залива, у Алмазного Острова, и здесь мы прилежно лавировали три недели и начали отчаиваться в успехе нашего предприятия. Однако нас подстрекало знание о добыче, на которую мы рассчитывали, и с превеликим терпением мы ждали, поскольку она обещала быть баснословно ценной.
Наконец мы заметили три корабля, которые подходили к нам справа по ветру. Мы с легкостью смогли разглядеть по их парусам, что они не были европейскими, и начали готовиться к захвату добычи, а не к сражению. Но, с легким разочарованием, нам пришлось увидеть, что первый из кораблей полон пушек и солдат и в столь славном состоянии, что, коль бы им правили английские моряки, он одолел бы два корабля, равных нашему. Однако мы решили атаковать его, будь он даже полон дьяволами в таком же количестве, как и людьми.
Итак, когда мы подошли к ним ближе, мы выстрелили из пушки, бросив им вызов. Они немедленно ответили из трех-четырех орудий, но стреляли так беспорядочно, что мы ясно поняли, что они не разумеют этого дела. Когда мы решили встать с ними борт о борт и так преградить им путь, если сможем, мы открылись из-за ветра, и тогда дали по ним сильный бортовой залп. По суматохе на борту мы с легкостью смогли увидеть, что от ужаса им отказал разум: они стреляли из пушек и туда, и сюда, и даже в противоположную сторону от нас, даже те, что были совсем рядом с нами. Следующее, что мы сделали, - встали борт о борт с ними, и мы сделали это немедленно, а затем выстрелили по ним залпом дроби, которая, поскольку они стояли тесно, убила огромное количество их людей и заставила спрятаться в трюме остальных, кричавших как одержимые. Одним словом, мы тут же захватили корабль и, взяв под стражу его экипаж, бросились в погоню за остальными двумя. На одном из них были преимущественно женщины, на втором – скарб. В целом, на первом корабле нашей добычей стала внучка Великого Могола, на втором – ее служанки, или, если проще, ее хозяйство, ее евнухи, весь ее гардероб, конюшня и кухня, а на последнем – большое количество домашней утвари и вещей, которые стоили гораздо меньше, но были отнюдь не менее полезными.
Но главным была основная добыча. Когда мои люди завладели кораблем, один из наших лейтенантов позвал меня, и я немедленно перепрыгнул на борт захваченного судна. Он сказал мне, что полагает, будто только я, и никто больше, должен зайти в главную каюту или, по крайней мере, никто не должен зайти туда передо мной, поскольку там находится госпожа и ее свита. Он опасался, что наши люди так разгорячены, что могли бы убить их или сделать чего-нибудь похуже.
Я немедленно подошел к двери главной каюты, взяв с собой лейтенанта, который окликнул меня, и заставил отворить дверь. О, такого зрелища одновременной гордости и ничтожества не видел доселе ни один буканьер! Королева (поскольку ею она должна была стать), перепуганная и заплаканная, сидела в золоте и серебре. При моем появлении она, кажется, задрожала, словно оно сулило ей смерть. Она сидела на краю чего-то вроде кровати, напоминавшей кушетку, но без балдахина и без какой-либо занавеси; на ней можно было только лежать. На девушке, по обычаю, было надето множество алмазных украшений, и я, как истинный пират, вскоре дал ей понять, что меня больше интересуют они, чем она.
Однако, прежде чем дотронуться до нее, я приказал лейтенанту поставить стражника у двери и запереть ее, оставив нас одних, что он и исполнил. Госпожа была молода и, предполагаю, по меркам своей страны считалась очень миловидной, но не на мой вкус. Вначале ее ужас и опасность быть убитой, как она думала, подсказывали ей делать все, что могло, по ее мнению, встать между ней и угрозой, и потому она резво сорвала с себя драгоценности и протянула их мне, и я без всяких особых любезностей взял их столь же быстро, как она отдавала, и положил их к себе в карман, не обращая особого внимания ни на них, ни на нее. Это испугало ее еще больше, чем все остальное, и она произнесла что-то, чего я не понял. Однако две и из прочих женщин в слезах вышли вперед и опустились на колени передо мной, воздев руки. Вначале я понятия не имел, что они имели в виду, но по их жестам я наконец осознал, что они умоляли сохранить юной королеве жизнь и что я не должен убивать ее.
Когда три женщины склонились передо мной и как только я понял, зачем они это сделали, я дал им знать, что не причиню вреда королеве и не позволю обидеть ее кому другому, но она должна отдать мне все драгоценности и деньги. После того, как они уведомили ее, что я сохраню ей жизнь, и стоило им только уверить ее в этом, как королева заулыбалась, подошла к бюро искусной индийской работы и открыла потайную дверцу, откуда достала маленький кабинет, полный квадратных ящичков и отверстий, и вознамерилась встать на колени, чтобы вручить его мне. Этот невинный обычай начал будить в моей душе какие-то добрые чувства (хотя я никогда не был ими особо богат), и я не позволил ей опуститься. Я сидел на краю ее кушетки или постели и потянулся к ней, желая, чтобы она тоже присела, но от этого девушка вновь, похоже, испугалась того, о чем я даже и не думал. Но, поскольку я не предложил ей ничего подобного и лишь вынудил ее сесть рядом, женщины через какое-то время почувствовали облегчение, и королева дала мне маленькую коробочку или ларец – ума не приложу, как эта штука зовется, зато она была полна бесценных сокровищ. Я до сих пор храню их у себя и надеюсь, что они будут в сохранности в Англии, поскольку не сомневаюсь, что некоторые из них подойдут и для королевской короны.
Став хозяином сих драгоценностей, я поймал себя на настойчивом желании относиться к людям благодушно; поэтому я вышел из каюты, чтобы оставить женщин одних, и наказал охране вести себя тихо, чтобы дамы не получили больше оскорблений, чем те, которые нанесу я.
После того, как я провел какое-то время вне их каюты, меня нашел раб этих женщин и сделал мне знак, что королева хочет поговорить со мной еще раз. Я ответил ему знаками, что приду и отобедаю с ее величеством, и приказал ее слугам приготовить ей обед, принести его, а затем позвать меня. Они подали все обычным манером, и, когда королева увидела, что вносят еду, то показалась довольной, и ее довольство усилилось, как только она увидела меня. Королева была невообразимо счастлива, что я поставил охрану, чтобы держать моих людей подальше от нее, и, похоже, что ей рассказывали, как грубо они обращались с женщинами, принадлежавшими ей.
Когда я вошел, она встала и осыпала меня такими любезностями, что я даже толком не знал, как их принять, и не имел ни малейшего понятия, как на них ответить. Если бы она понимала по-английски, я бы просто, доходчивыми грубыми словами сказал ей: «Мадам, спокойно. Мы грубые, плохо отесанные ребята, но никто не причинит вам вреда и даже не дотронется до вас. Я буду вам охранником и защитой. Понятное дело, мы тут за деньгами и возьмем все, что у вас есть, но другого вреда не причиним». Но поскольку этого я сказать ей не мог, я едва ли знал, что сказать вообще. Но я сел и знаком показал, чтобы и она села и поела. Она это сделала, но с такими церемониями, что я был в замешательстве, что с этим делать.
После того, как мы поели, она опять встала и, выпив воды из китайской чашечки, села на край кушетки, как раньше. Когда она увидела, что я закончил трапезу, то подошла к другому бюро и, вынув ящичек, поднесла его мне: он был полон золотых монет Пегу примерно в половину английской гинеи, и, я думаю, там их было три тысячи. Она открыла еще несколько ящиков и показала мне богатства, что хранились в них, а затем отдала мне ключ.
Так мы купались в бездонном море роскоши весь этот день и часть следующего, когда мой лейтенант начал намекать мне, что мы должны решить, что делать с пленниками и кораблями, поскольку дальше так жить было нельзя. После этого мы созвали недолгий совет и решили, что большой корабль возьмем с собой, но всех пленников – королеву, ее придворных дам и прочих – посадим на меньшие и отпустим их. И я был столь далек от обольщения этой девушки, как мне приписывают по дошедшим до меня слухам, что хоть я и мог забрать у нее все, но, уверяю вас, я дал ей уйти нетронутой ни мною, ни, как мне говорили, моими людьми. Больше того, когда мы отпустили их, то позволили ей взять с собой множество ценных вещей, которые бы у нее отняли, если бы я не был так внимателен.
Теперь мы владели богатством, которое могло сделать богатыми не только нас, но и весь народ. Если говорить откровенно, то, учитывая, сколько мы захватили ценных вещей, не осознав их истинной стоимости, не считая золота, серебра и драгоценностей, я скажу, что мы никогда не узнали, насколько были богаты. Кроме того, у нас было несметное количество связок и тюков товаров, таких как миткаль и набивной шелк, которые, предназначенные на продажу, возможно, были товаром для уплаты долга, который ложился на бенгальцев, как приданое невесты. Все, что попало нам в руки, оказалось немалым богатством в серебряных монетах, слишком крупным, чтобы говорить о нем среди англичан - особенно, пока я жив, - по причинам, о которых я, наверное, расскажу вам позже.
Переводчик: ОК Капитанский Рупор и Морские Курочки 2016
Бета: ОК Капитанский Рупор и Морские Курочки 2016
Форма: перевод материалов канона
Размер: мини, ~1600 слов
Канон: отрывок из книги Дэниела Дефо (предполагаемый автор) "Король пиратов"
Категория: джен
Жанр: юмор, драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: Захват пиратами корабля с главной его добычей - внучкой Великого Могола
Примечания: Королем пиратов называли Генри Эвери, и он действительно захватил корабль с дочерью Великого Могола в 1695 году (и даже, по слухам, женился на ней!), однако был вовсе не так галантен и добр, каким показывает нам его автор в этом отрывке.
На этот раз я продолжил путь вдоль всего берега Малабара и не встретил ничего ценного, если не считать португальского ост-индийца, которого я преследовал до Гоа, где тот ускользнул от меня. До того, как зайти в большой Бенгальский залив, я захватил несколько небольших торговых суден и кораблей, но ценностей на них было мало, и здесь я принялся оглядываться вокруг, ожидая большей удачи, однако без малейшего представления о том, что случилось в итоге.Прошло два месяца моего пребывания здесь, и я не нашел ничего стоящего; поэтому я направился в гавань у северного мыса острова Суматра, где останавливаться не стал, поскольку мне пришла важная весть, что нужно ждать два корабля, принадлежавших Великому Моголу. Они должны были пересечь залив из Хугли, что в реке Ганг, к земле короля Пегу и перевезти туда внучку Великого Могола, невесту короля, со всей ее свитой, драгоценностями и богатствами.
Такую добычу стоило подождать, хоть это и заняло бы немало времени. Я решил, что мы будем ходить неподалеку от мыса Негарис, в восточной части залива, у Алмазного Острова, и здесь мы прилежно лавировали три недели и начали отчаиваться в успехе нашего предприятия. Однако нас подстрекало знание о добыче, на которую мы рассчитывали, и с превеликим терпением мы ждали, поскольку она обещала быть баснословно ценной.
Наконец мы заметили три корабля, которые подходили к нам справа по ветру. Мы с легкостью смогли разглядеть по их парусам, что они не были европейскими, и начали готовиться к захвату добычи, а не к сражению. Но, с легким разочарованием, нам пришлось увидеть, что первый из кораблей полон пушек и солдат и в столь славном состоянии, что, коль бы им правили английские моряки, он одолел бы два корабля, равных нашему. Однако мы решили атаковать его, будь он даже полон дьяволами в таком же количестве, как и людьми.
Итак, когда мы подошли к ним ближе, мы выстрелили из пушки, бросив им вызов. Они немедленно ответили из трех-четырех орудий, но стреляли так беспорядочно, что мы ясно поняли, что они не разумеют этого дела. Когда мы решили встать с ними борт о борт и так преградить им путь, если сможем, мы открылись из-за ветра, и тогда дали по ним сильный бортовой залп. По суматохе на борту мы с легкостью смогли увидеть, что от ужаса им отказал разум: они стреляли из пушек и туда, и сюда, и даже в противоположную сторону от нас, даже те, что были совсем рядом с нами. Следующее, что мы сделали, - встали борт о борт с ними, и мы сделали это немедленно, а затем выстрелили по ним залпом дроби, которая, поскольку они стояли тесно, убила огромное количество их людей и заставила спрятаться в трюме остальных, кричавших как одержимые. Одним словом, мы тут же захватили корабль и, взяв под стражу его экипаж, бросились в погоню за остальными двумя. На одном из них были преимущественно женщины, на втором – скарб. В целом, на первом корабле нашей добычей стала внучка Великого Могола, на втором – ее служанки, или, если проще, ее хозяйство, ее евнухи, весь ее гардероб, конюшня и кухня, а на последнем – большое количество домашней утвари и вещей, которые стоили гораздо меньше, но были отнюдь не менее полезными.
Но главным была основная добыча. Когда мои люди завладели кораблем, один из наших лейтенантов позвал меня, и я немедленно перепрыгнул на борт захваченного судна. Он сказал мне, что полагает, будто только я, и никто больше, должен зайти в главную каюту или, по крайней мере, никто не должен зайти туда передо мной, поскольку там находится госпожа и ее свита. Он опасался, что наши люди так разгорячены, что могли бы убить их или сделать чего-нибудь похуже.
Я немедленно подошел к двери главной каюты, взяв с собой лейтенанта, который окликнул меня, и заставил отворить дверь. О, такого зрелища одновременной гордости и ничтожества не видел доселе ни один буканьер! Королева (поскольку ею она должна была стать), перепуганная и заплаканная, сидела в золоте и серебре. При моем появлении она, кажется, задрожала, словно оно сулило ей смерть. Она сидела на краю чего-то вроде кровати, напоминавшей кушетку, но без балдахина и без какой-либо занавеси; на ней можно было только лежать. На девушке, по обычаю, было надето множество алмазных украшений, и я, как истинный пират, вскоре дал ей понять, что меня больше интересуют они, чем она.
Однако, прежде чем дотронуться до нее, я приказал лейтенанту поставить стражника у двери и запереть ее, оставив нас одних, что он и исполнил. Госпожа была молода и, предполагаю, по меркам своей страны считалась очень миловидной, но не на мой вкус. Вначале ее ужас и опасность быть убитой, как она думала, подсказывали ей делать все, что могло, по ее мнению, встать между ней и угрозой, и потому она резво сорвала с себя драгоценности и протянула их мне, и я без всяких особых любезностей взял их столь же быстро, как она отдавала, и положил их к себе в карман, не обращая особого внимания ни на них, ни на нее. Это испугало ее еще больше, чем все остальное, и она произнесла что-то, чего я не понял. Однако две и из прочих женщин в слезах вышли вперед и опустились на колени передо мной, воздев руки. Вначале я понятия не имел, что они имели в виду, но по их жестам я наконец осознал, что они умоляли сохранить юной королеве жизнь и что я не должен убивать ее.
Когда три женщины склонились передо мной и как только я понял, зачем они это сделали, я дал им знать, что не причиню вреда королеве и не позволю обидеть ее кому другому, но она должна отдать мне все драгоценности и деньги. После того, как они уведомили ее, что я сохраню ей жизнь, и стоило им только уверить ее в этом, как королева заулыбалась, подошла к бюро искусной индийской работы и открыла потайную дверцу, откуда достала маленький кабинет, полный квадратных ящичков и отверстий, и вознамерилась встать на колени, чтобы вручить его мне. Этот невинный обычай начал будить в моей душе какие-то добрые чувства (хотя я никогда не был ими особо богат), и я не позволил ей опуститься. Я сидел на краю ее кушетки или постели и потянулся к ней, желая, чтобы она тоже присела, но от этого девушка вновь, похоже, испугалась того, о чем я даже и не думал. Но, поскольку я не предложил ей ничего подобного и лишь вынудил ее сесть рядом, женщины через какое-то время почувствовали облегчение, и королева дала мне маленькую коробочку или ларец – ума не приложу, как эта штука зовется, зато она была полна бесценных сокровищ. Я до сих пор храню их у себя и надеюсь, что они будут в сохранности в Англии, поскольку не сомневаюсь, что некоторые из них подойдут и для королевской короны.
Став хозяином сих драгоценностей, я поймал себя на настойчивом желании относиться к людям благодушно; поэтому я вышел из каюты, чтобы оставить женщин одних, и наказал охране вести себя тихо, чтобы дамы не получили больше оскорблений, чем те, которые нанесу я.
После того, как я провел какое-то время вне их каюты, меня нашел раб этих женщин и сделал мне знак, что королева хочет поговорить со мной еще раз. Я ответил ему знаками, что приду и отобедаю с ее величеством, и приказал ее слугам приготовить ей обед, принести его, а затем позвать меня. Они подали все обычным манером, и, когда королева увидела, что вносят еду, то показалась довольной, и ее довольство усилилось, как только она увидела меня. Королева была невообразимо счастлива, что я поставил охрану, чтобы держать моих людей подальше от нее, и, похоже, что ей рассказывали, как грубо они обращались с женщинами, принадлежавшими ей.
Когда я вошел, она встала и осыпала меня такими любезностями, что я даже толком не знал, как их принять, и не имел ни малейшего понятия, как на них ответить. Если бы она понимала по-английски, я бы просто, доходчивыми грубыми словами сказал ей: «Мадам, спокойно. Мы грубые, плохо отесанные ребята, но никто не причинит вам вреда и даже не дотронется до вас. Я буду вам охранником и защитой. Понятное дело, мы тут за деньгами и возьмем все, что у вас есть, но другого вреда не причиним». Но поскольку этого я сказать ей не мог, я едва ли знал, что сказать вообще. Но я сел и знаком показал, чтобы и она села и поела. Она это сделала, но с такими церемониями, что я был в замешательстве, что с этим делать.
После того, как мы поели, она опять встала и, выпив воды из китайской чашечки, села на край кушетки, как раньше. Когда она увидела, что я закончил трапезу, то подошла к другому бюро и, вынув ящичек, поднесла его мне: он был полон золотых монет Пегу примерно в половину английской гинеи, и, я думаю, там их было три тысячи. Она открыла еще несколько ящиков и показала мне богатства, что хранились в них, а затем отдала мне ключ.
Так мы купались в бездонном море роскоши весь этот день и часть следующего, когда мой лейтенант начал намекать мне, что мы должны решить, что делать с пленниками и кораблями, поскольку дальше так жить было нельзя. После этого мы созвали недолгий совет и решили, что большой корабль возьмем с собой, но всех пленников – королеву, ее придворных дам и прочих – посадим на меньшие и отпустим их. И я был столь далек от обольщения этой девушки, как мне приписывают по дошедшим до меня слухам, что хоть я и мог забрать у нее все, но, уверяю вас, я дал ей уйти нетронутой ни мною, ни, как мне говорили, моими людьми. Больше того, когда мы отпустили их, то позволили ей взять с собой множество ценных вещей, которые бы у нее отняли, если бы я не был так внимателен.
Теперь мы владели богатством, которое могло сделать богатыми не только нас, но и весь народ. Если говорить откровенно, то, учитывая, сколько мы захватили ценных вещей, не осознав их истинной стоимости, не считая золота, серебра и драгоценностей, я скажу, что мы никогда не узнали, насколько были богаты. Кроме того, у нас было несметное количество связок и тюков товаров, таких как миткаль и набивной шелк, которые, предназначенные на продажу, возможно, были товаром для уплаты долга, который ложился на бенгальцев, как приданое невесты. Все, что попало нам в руки, оказалось немалым богатством в серебряных монетах, слишком крупным, чтобы говорить о нем среди англичан - особенно, пока я жив, - по причинам, о которых я, наверное, расскажу вам позже.
Название: Джадди, малайский пират
Переводчик: ОК Капитанский Рупор и Морские Курочки 2016
Бета: ОК Капитанский Рупор и Морские Курочки 2016
Форма: перевод материалов канона
Размер: мини, ~1300 слов
Канон: перевод рассказа пирата Джадди, опубликованного в журнале Indian Antiquary за 1920 год
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: О битве с китайцами, о спасении от голландцев, о деревянной ложечке раджи Джохора
Примечания: Действие происходит в конце семнадцатого века >>>
*Проа - малайское судно
** Сулавеси
***Туан - обращение, принятое в Индии к белому человеку
****Датук - капитан корабля, вождь
*****Англичане
- Задолго до того сражения с английским военным кораблем, что забросило меня к берегам Сингапура, я служил на славном флоте из проа*, принадлежавших радже Джохора. Тогда мы были очень богаты – о! Столь много было прелестных жен и вкусных яств! – но, самое главное, среди нас было немало праведников! Когда начинался муссон, мы выходили в море, чтобы сражаться с людьми острова Целебес** и китайцами, которые шли с Борнео и Целебеса на остров Ява, поскольку вы должны помнить, что наш раджа тогда воевал с ними.
Все тринадцать наших проа ходили у Сингапура. Хотел бы я, чтобы вы увидели их, туан***! Здесь нельзя найти ничего подобного им: эти бронзовые пушки, развевающиеся знамена и крисы! Нет Бога, кроме Аллаха! Каждый из наших датуков**** был воистину великим человеком.
Мы ходили вдоль берега вплоть до Патани, затем поворачивали к Борнео, - две проа из Магинданао служили нам проводниками, - и достигали места под названием Самбас. Здесь мы сражались с китайцами и голландцами, которые плохо обращаются с нашими соотечественниками и стараются изгнать малайцев с этой земли. Отсюда в огромных количествах увозили золотую пыль и рабов, и многие из последних - наши земляки с Суматры и Явы, которых захватывают в плен и продают плантаторам и хозяевам шахт в голландских поселениях.
- Ты хочешь сказать, - спросил я, - что голландцы одобряют подобную торговлю?
- Голландцы, - ответил Джадди, - погибель малайского народа. Никто не знает всей злобы и жестокости их обращения с нами. Они заставляют нас уйти на проа, чтобы избежать их налогов и законов. В нашей команде есть уроженцы Суматры и Явы, туан, Бианки и Борнео. Спросите их, почему они ненавидят голландцев. Спросите их, почему они убьют голландца! Это оттого, что голландцы коварны, не как белые люди*****. Голландец нападет в темноте, он – лжец!
Итак, от Борнео мы отправлялись к Билитону и Бианке и там поджидали большие джонки. Наш поход был столь успешен, что мы все время пировали: устраивали петушиные бои, курили опиум и ели белый рис. В конце концов, наши разведчики донесли, что показалась джонка. Она подошла ближе, эта джонка с высокими бортами из Фуцзянь. Мы знали, что люди из Амоя дерутся подобно тиграм за свой сахар и шелка, и, поскольку бриз был силен, мы держались близко к берегу и лишь следовали за ней. Чтобы не спугнуть китайцев, мы не поднимали паруса, но заставили наших рабов грести. О, - воскликнул Джадди, разгорячившись от былых воспоминаний, - какими храбрецами мы тогда были!
К ночи мы подняли паруса и приблизились к джонке. К рассвету наступило полное спокойствие, и мы подошли к нашей добыче, подобно акулам. Все, кто мог сражаться, переоделись в боевое платье, люди из Магинданао сплясали военный танец, и зазвучали все наши гонги, когда мы открыли себя, чтобы атаковать джонку со всех сторон.
Но эти люди из Амоя – настоящие свиньи! Они подожгли свои ритуальные деньги, ударили в гонги и встретили нас таким дождем из камней, кипятка, острых пик и одним-двумя выстрелами, что мы отошли назад, чтобы попробовать выстрелить в них из пушек. И печально, что мы это сделали, поскольку, несомненно, это приманило голландцев. Бах! Бах! Мы стреляли по ним, а они по нам; три часа мы настойчиво атаковали их, и всякий раз, когда мы пытались забраться к ним на борт, китайцы одерживали над нами верх, поскольку ее борт был гладким и высоким, как стена, с нависающей над ним галереей.
Мы потеряли нескольких человек убитыми и ранеными. Был созван совет, и один из наших праведников, известный предводитель, прочел нужное заклинание, и двадцать наших лучших людей вызвались забраться на палубу джонки, но в этот миг наши сторожевые проа подали сигнал, что подходят голландцы. И, действительно, несколько их канонерских лодок показались, обогнув мыс. Мы тут же остановились и погребли, как дьяволы к берегам Билитона; они погнались за ними, а китайцы с удовольствием изменили курс. Морской бриз усилился и нес лодку, оснащенную подобно шхуне, очень быстро. Мы трудились двадцать четыре часа и сильно устали; наши рабы больше не могли работать, поэтому мы приготовились встретить голландцев. Они опасались подходить к нам близко и продолжили обстреливать нас с расстояния. Этого мы как раз и желали, ведь и у нас были пушки и, продолжив перестрелку до темноты, мы были уверены, что сможем сбежать. Голландцы, однако, тоже понимали это и мало-помалу подходили ближе, а когда они увидели, что из наших проа вычерпывают воду, смешанную с кровью, то поняли, что нам приходится плохо, и оттого обрадовались, как дьяволы. Мы были в отчаянии, мы никогда не желали сдаваться голландцам; мы собрались вместе, чтобы поддержать друг друга и намеревались в итоге, коль все надежды на спасение исчезнуть, подогнать наши проа к берегу, сжечь их и залечь в джунглях до завтрашнего дня. Но храбрый датук с разбитого проа спас нас; он предложил дать голландцам взять его на абордаж, заколоть всех крисом, кто оказался бы на борту, и доверить свое спасение милости Аллаха.
Так и было немедленно сделано; мы все отошли на некоторое расстояние и оставили проа храброго датука, будто бы покинутое и разбитое. Как завопили голландцы и выстрелили по нему! Рабы и трусы немедленно попрыгали в воду, но храбрецы затаились. Наконец, как мы и ожидали, одна из канонерских лодок коснулась бортом своей добычи, и на борт проа высыпала толпа. Тогда можно было увидеть, как умеет сражаться малаец! Крис стоил двадцати мечей, и голландцы падали, будто бараны. Мы стреляли, чтобы прикрыть наших земляков, которые, когда все было закончено, прыгнули в воду и поплыли к нам, но храбрый датук и многие его люди погибли, как и положено малайцам, впав в амок против множества врагов.
Канонерские лодки были весьма напуганы подобной карой, и мы не теряли времени, чтобы убраться побыстрее прочь, но проклятая шхуна, что держалась больше в открытом море, шла по ветру и сохраняла свою позицию, подавая сигнал канонерским лодкам, чтобы они шли за ней. Мы больше не хотели сражаться, ибо это, очевидно, был несчастливый день. На противоположной стороне пролива коралловые рифы и отмель помешали бы голландцам следовать за нами, и было решено рискнуть добраться туда, несмотря на шхуну. С первым же береговым ветром вечером мы подняли паруса раньше шхуны и направились к Бианке. Шхуна перерезала нам путь, как мудрый мореход, чтобы заставить нас повернуть назад, но мы намеревались идти дальше, и приняли ее огонь, и рискнули.
Стоило видеть, как мы встретились, но мы были в отчаянии. Мы убили множество голландцев, и теперь была их очередь. Я был на втором проа, и хорошо, что было так, поскольку, когда первый подошел ближе к шхуне, голландцы выстрелили по нему изо всех пушек и сразу превратили в груду обломков. Мы прокричали что-то радостное, зарядили пушки и продолжили путь вперед. О, сэр, как воистину темна была для нас эта ночь! Три проа затонули, и все наши силы рассеялись.
Чтобы ухудшить наши несчастья, поднялась сильная буря. Нам пришлось поставить парус, наш проа заполняла вода через пулевые отверстия, море то и дело вторгалось внутрь. Мы не осмелились идти через коралловые рифы и направились к проливу Малакки. Раненые корчились и кричали в агонии от боли, и нам пришлось откачивать воду, нам, воинам, черпать ее, подобно неграм! К двум часам ночи мы совершенно выдохлись. Мне было все равно, утонул я или нет, и многие побросали свои корзины и приготовились умереть. Ветер усилился, и, чтобы окончательно показать нам наше ничтожество, начался шквал, как тот, что преследовал нас. Я понял, что глупо препятствовать тому, что суждено, и последовал примеру остальных. «Велик Аллах!» - воскликнули мы, но вышел раджа Джохора и упрекнул нас. «Работайте до рассвета, - сказал он, - и я обещаю, что вы будете в безопасности». Мы указали на черную бурю, что приближалась к нам. «Этого вы боитесь?» - спросил он и, спустившись вниз, показал нам лишь деревянную ложечку и сделал то же, за чем и вы застали меня. И я говорю вам, мой капитан, так же ясно, как и перед сахибом Компании, что буря стала ничем, и через час наступило мертвое спокойствие, и мы были спасены. Велик Аллах, и Магомет – пророк его! Но нет заклинания, подобного тому, что прочел раджа, чтобы убить ветер!
Переводчик: ОК Капитанский Рупор и Морские Курочки 2016
Бета: ОК Капитанский Рупор и Морские Курочки 2016
Форма: перевод материалов канона
Размер: мини, ~1300 слов
Канон: перевод рассказа пирата Джадди, опубликованного в журнале Indian Antiquary за 1920 год
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: О битве с китайцами, о спасении от голландцев, о деревянной ложечке раджи Джохора
Примечания: Действие происходит в конце семнадцатого века >>>
*Проа - малайское судно
** Сулавеси
***Туан - обращение, принятое в Индии к белому человеку
****Датук - капитан корабля, вождь
*****Англичане
- Задолго до того сражения с английским военным кораблем, что забросило меня к берегам Сингапура, я служил на славном флоте из проа*, принадлежавших радже Джохора. Тогда мы были очень богаты – о! Столь много было прелестных жен и вкусных яств! – но, самое главное, среди нас было немало праведников! Когда начинался муссон, мы выходили в море, чтобы сражаться с людьми острова Целебес** и китайцами, которые шли с Борнео и Целебеса на остров Ява, поскольку вы должны помнить, что наш раджа тогда воевал с ними.
Все тринадцать наших проа ходили у Сингапура. Хотел бы я, чтобы вы увидели их, туан***! Здесь нельзя найти ничего подобного им: эти бронзовые пушки, развевающиеся знамена и крисы! Нет Бога, кроме Аллаха! Каждый из наших датуков**** был воистину великим человеком.
Мы ходили вдоль берега вплоть до Патани, затем поворачивали к Борнео, - две проа из Магинданао служили нам проводниками, - и достигали места под названием Самбас. Здесь мы сражались с китайцами и голландцами, которые плохо обращаются с нашими соотечественниками и стараются изгнать малайцев с этой земли. Отсюда в огромных количествах увозили золотую пыль и рабов, и многие из последних - наши земляки с Суматры и Явы, которых захватывают в плен и продают плантаторам и хозяевам шахт в голландских поселениях.
- Ты хочешь сказать, - спросил я, - что голландцы одобряют подобную торговлю?
- Голландцы, - ответил Джадди, - погибель малайского народа. Никто не знает всей злобы и жестокости их обращения с нами. Они заставляют нас уйти на проа, чтобы избежать их налогов и законов. В нашей команде есть уроженцы Суматры и Явы, туан, Бианки и Борнео. Спросите их, почему они ненавидят голландцев. Спросите их, почему они убьют голландца! Это оттого, что голландцы коварны, не как белые люди*****. Голландец нападет в темноте, он – лжец!
Итак, от Борнео мы отправлялись к Билитону и Бианке и там поджидали большие джонки. Наш поход был столь успешен, что мы все время пировали: устраивали петушиные бои, курили опиум и ели белый рис. В конце концов, наши разведчики донесли, что показалась джонка. Она подошла ближе, эта джонка с высокими бортами из Фуцзянь. Мы знали, что люди из Амоя дерутся подобно тиграм за свой сахар и шелка, и, поскольку бриз был силен, мы держались близко к берегу и лишь следовали за ней. Чтобы не спугнуть китайцев, мы не поднимали паруса, но заставили наших рабов грести. О, - воскликнул Джадди, разгорячившись от былых воспоминаний, - какими храбрецами мы тогда были!
К ночи мы подняли паруса и приблизились к джонке. К рассвету наступило полное спокойствие, и мы подошли к нашей добыче, подобно акулам. Все, кто мог сражаться, переоделись в боевое платье, люди из Магинданао сплясали военный танец, и зазвучали все наши гонги, когда мы открыли себя, чтобы атаковать джонку со всех сторон.
Но эти люди из Амоя – настоящие свиньи! Они подожгли свои ритуальные деньги, ударили в гонги и встретили нас таким дождем из камней, кипятка, острых пик и одним-двумя выстрелами, что мы отошли назад, чтобы попробовать выстрелить в них из пушек. И печально, что мы это сделали, поскольку, несомненно, это приманило голландцев. Бах! Бах! Мы стреляли по ним, а они по нам; три часа мы настойчиво атаковали их, и всякий раз, когда мы пытались забраться к ним на борт, китайцы одерживали над нами верх, поскольку ее борт был гладким и высоким, как стена, с нависающей над ним галереей.
Мы потеряли нескольких человек убитыми и ранеными. Был созван совет, и один из наших праведников, известный предводитель, прочел нужное заклинание, и двадцать наших лучших людей вызвались забраться на палубу джонки, но в этот миг наши сторожевые проа подали сигнал, что подходят голландцы. И, действительно, несколько их канонерских лодок показались, обогнув мыс. Мы тут же остановились и погребли, как дьяволы к берегам Билитона; они погнались за ними, а китайцы с удовольствием изменили курс. Морской бриз усилился и нес лодку, оснащенную подобно шхуне, очень быстро. Мы трудились двадцать четыре часа и сильно устали; наши рабы больше не могли работать, поэтому мы приготовились встретить голландцев. Они опасались подходить к нам близко и продолжили обстреливать нас с расстояния. Этого мы как раз и желали, ведь и у нас были пушки и, продолжив перестрелку до темноты, мы были уверены, что сможем сбежать. Голландцы, однако, тоже понимали это и мало-помалу подходили ближе, а когда они увидели, что из наших проа вычерпывают воду, смешанную с кровью, то поняли, что нам приходится плохо, и оттого обрадовались, как дьяволы. Мы были в отчаянии, мы никогда не желали сдаваться голландцам; мы собрались вместе, чтобы поддержать друг друга и намеревались в итоге, коль все надежды на спасение исчезнуть, подогнать наши проа к берегу, сжечь их и залечь в джунглях до завтрашнего дня. Но храбрый датук с разбитого проа спас нас; он предложил дать голландцам взять его на абордаж, заколоть всех крисом, кто оказался бы на борту, и доверить свое спасение милости Аллаха.
Так и было немедленно сделано; мы все отошли на некоторое расстояние и оставили проа храброго датука, будто бы покинутое и разбитое. Как завопили голландцы и выстрелили по нему! Рабы и трусы немедленно попрыгали в воду, но храбрецы затаились. Наконец, как мы и ожидали, одна из канонерских лодок коснулась бортом своей добычи, и на борт проа высыпала толпа. Тогда можно было увидеть, как умеет сражаться малаец! Крис стоил двадцати мечей, и голландцы падали, будто бараны. Мы стреляли, чтобы прикрыть наших земляков, которые, когда все было закончено, прыгнули в воду и поплыли к нам, но храбрый датук и многие его люди погибли, как и положено малайцам, впав в амок против множества врагов.
Канонерские лодки были весьма напуганы подобной карой, и мы не теряли времени, чтобы убраться побыстрее прочь, но проклятая шхуна, что держалась больше в открытом море, шла по ветру и сохраняла свою позицию, подавая сигнал канонерским лодкам, чтобы они шли за ней. Мы больше не хотели сражаться, ибо это, очевидно, был несчастливый день. На противоположной стороне пролива коралловые рифы и отмель помешали бы голландцам следовать за нами, и было решено рискнуть добраться туда, несмотря на шхуну. С первым же береговым ветром вечером мы подняли паруса раньше шхуны и направились к Бианке. Шхуна перерезала нам путь, как мудрый мореход, чтобы заставить нас повернуть назад, но мы намеревались идти дальше, и приняли ее огонь, и рискнули.
Стоило видеть, как мы встретились, но мы были в отчаянии. Мы убили множество голландцев, и теперь была их очередь. Я был на втором проа, и хорошо, что было так, поскольку, когда первый подошел ближе к шхуне, голландцы выстрелили по нему изо всех пушек и сразу превратили в груду обломков. Мы прокричали что-то радостное, зарядили пушки и продолжили путь вперед. О, сэр, как воистину темна была для нас эта ночь! Три проа затонули, и все наши силы рассеялись.
Чтобы ухудшить наши несчастья, поднялась сильная буря. Нам пришлось поставить парус, наш проа заполняла вода через пулевые отверстия, море то и дело вторгалось внутрь. Мы не осмелились идти через коралловые рифы и направились к проливу Малакки. Раненые корчились и кричали в агонии от боли, и нам пришлось откачивать воду, нам, воинам, черпать ее, подобно неграм! К двум часам ночи мы совершенно выдохлись. Мне было все равно, утонул я или нет, и многие побросали свои корзины и приготовились умереть. Ветер усилился, и, чтобы окончательно показать нам наше ничтожество, начался шквал, как тот, что преследовал нас. Я понял, что глупо препятствовать тому, что суждено, и последовал примеру остальных. «Велик Аллах!» - воскликнули мы, но вышел раджа Джохора и упрекнул нас. «Работайте до рассвета, - сказал он, - и я обещаю, что вы будете в безопасности». Мы указали на черную бурю, что приближалась к нам. «Этого вы боитесь?» - спросил он и, спустившись вниз, показал нам лишь деревянную ложечку и сделал то же, за чем и вы застали меня. И я говорю вам, мой капитан, так же ясно, как и перед сахибом Компании, что буря стала ничем, и через час наступило мертвое спокойствие, и мы были спасены. Велик Аллах, и Магомет – пророк его! Но нет заклинания, подобного тому, что прочел раджа, чтобы убить ветер!
1 часть | 2 часть
@темы: III этап, ОК Капитанский Рупор и Морские Курочки 2016, Челлендж