В ком нет любви к стране родной, Те сердцем нищие калеки.
Название: Ода сдержанности
Автор: ОК Щит и меч
Бета: ОК Щит и меч
Форма: проза
Размер: драббл (537 слов)
Пейринг/Персонажи: Иоахим фон Зальц/Ангелика Бюхер
Категория: гет
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Иногда Ангелике хотелось простого женского счастья
Размещение: только после деанона
Ангелика Бюхер всегда чувствовала себя немного неловко, оставаясь наедине со своим шефом – полковником фон Зальцем. Воплощенная сдержанность, он не изменял себе даже тогда, когда прикасался к ней. Безусловно, внешне он проигрывал своему отцу, статному красавцу с выразительными глазами, но Ангелика знала, какие страсти кипят под бесцветной оболочкой младшего фон Зальца. Холодные пальцы, узкие губы, полуопущенные веки – ее шеф иногда казался куском льда, случайно принявшим человеческую форму, и всё же под его внимательным взглядом Ангелика застывала, как кролик перед удавом.
Со старшим фон Зальцем все было по-другому. Горячий и щедрый, он заставил Ангелику потерять голову, когда она была совсем ещё девчонкой. Даже после того, как открылась его связь с дочерью прислуги, он повёл себя так, что Ангелика не испытывала к нему неприязни, а порой, устав от его сына, вспоминала с затаенной симпатией. Она еще помнила жаркий шепот, от которого по телу разливалась приятная истома, помнила настойчивые пальцы, что стирали прикосновениями все доводы рассудка, величественность под градом обвинений и необходимую решительность, с которой он устранял сплетни, – например, признав её своей незаконнорожденной дочерью. Общество успокоилось, но Ангелика оказалась на долгие годы привязанной к этой семье и «досталась в наследство» младшему фон Зальцу, у которого состояла на службе.
Ангелика Бюхер хорошо знала цену бесстрастному, казалось бы, взгляду полковника. Его сдержанность скрывала ярость или ревность, а равнодушные руки могли превратиться в безжалостные. Фон Зальц никогда не оставлял видимых следов на её теле, не причинял ей боль силой, но Ангелика вздрагивала при воспоминании о близости с ним. Ничего, что не происходило бы между мужчиной и женщиной на протяжении многих веков, но полковник умудрялся заставить Ангелику чувствовать себя ничтожнейшим из созданий – когда он исступленно вбивался в нее и прошивал насквозь взглядом, от которого внутри скручивало узлом, а во рту пересыхало. Нечто среднее между страхом и восторженным трепетом рождалось в ее душе, когда он требовал не закрывать глаза, не давал возможности замкнуться в спасительной темноте внутреннего одиночества. Он никогда не отворачивался, пока она застегивала пуговицы на форменной юбке, и не отводил взгляда, когда она надевала безупречно отглаженный китель, но сразу же прикрывал веки, стоило ей пошевелить губами в попытке что-нибудь сказать, – и отпускал хорошо отрепетированным взмахом руки.
Иногда Ангелике хотелось простого женского счастья, пресловутого «Kinder, Küche, Kirche», но все, что ей было доступно – сухое «Зайдите ко мне, Ангелика», скупые прикосновения и взгляд в упор. Она научилась различать пик наслаждения в поджатых бескровных губах и мгновенной ряби на обычно невыразительном лице, научилась не ждать ничего, кроме холодности. Пренебрежение к ее желаниям и чувствам быстро выхолостило ее, не оставив ничего, но порой, словно очнувшись, она вспоминала, что все еще женщина. И тогда смутные желания заставляли совершать не свойственные ей поступки, вроде покровительства Иоганну Вайсу, что так успешно сделал карьеру с ее легкой руки. В тот раз фон Зальц особенно долго терзал ее, распиная в немыслимых позах на рабочем столе, прямо среди бумаг, будто наказывал за легкомысленное прощание с Иоганном под своими окнами. Она поняла, что он все видел, едва вошла в его кабинет. В глазах, подёрнутых коркой льда, горел нешуточный костер ревности. Хотя фон Зальц и не испытывал к Ангелике романтических чувств, он был жутким собственником и не мог допустить даже намека покушения на его территорию.
Ангелика бросит его, как только представится такая возможность, но даже в постели с другим будет ощущать прикосновение ледяных пальцев к шее.
Название: Обрыв
Автор: ОК Щит и меч
Бета: ОК Щит и меч
Размер: драббл, 942 слова
Пейринг/Персонажи: Иоганн Вайс/Генрих Шварцкопф
Категория: слэш
Жанр: драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: умеет Йоган успокаивать паникующего Генриха, что тут еще скажешь)
Размещение: только после деанона
Генрих мечется в своем номере в гостинице, который так же уныл, как все предыдущие. Кровать, шкаф, журнальный столик, стул, кресло – человеку, который здесь должен только спать, комфорта более чем достаточно. Картина на стене, неприметные шторы – аскетизм и безликость уже набили оскомину за время затянувшейся поездки. Денег абвера, выделенных на это мероприятие, с лихвой хватило бы и на более роскошные апартаменты, но Вайс настаивает на экономии.
Иногда Иоганн напоминает Генриху бесчувственную машину, бездушный механизм, запрограммированный на конкретные действия – идеальный наци, настолько идеальный, что зубы сводит от бессильной ярости. Определенно, время меняет людей. Бессонными ночами Генрих иногда вспоминает другого Иоганна, более открытого, который улыбался при встрече и охотно болтал о разном, и, казалось, с удовольствием проводил свободное время в его обществе. Хотя сейчас, оглядываясь назад, он понимает, что многого не замечал тогда в силу своей неопытности, юношеской восторженности и бесшабашности. Иоганн никогда не был с ним достаточно откровенен, никогда не доверял полностью, никогда не пускал дальше четко очерченной границы – как часто знание способно причинить боль, как редко оно несет успокоение.
Генрих сминает ковер жесткими шагами, измеряя комнату в длину, ширину и по диагонали, но видит только замученных стариков, детей с распахнутыми пустыми глазами, истощенных мужчин и полуживых женщин. Гарь печей крематория еще чувствуется в носу, а от одежды до сих пор исходит вонь, присущая всем концлагерям – резкий запах страданий, смерти и безысходности. Кадры сменяют друг друга, не давая забыть увиденное и переключиться, делают мысль о сне и отдыхе отвратительной и невыносимой. Выпитый алкоголь почему-то не действует на горящий лихорадочным огнем организм, и Генрих, как затравленный зверь, ходит из угла в угол, со злостью представляя, как за стеной спит Вайс, крепкая опора режиму и надежный исполнитель. Он сегодня хорошо выполнил свои обязанности, честно послужил фюреру и сейчас видит сны, наверняка такие же правильные, как и он сам.
А завтра все начнется снова – автомобили, колючая проволока ограды, политически правильные разговоры… Эмоции перехлестывают через край, дыхание застревает в глотке, а пальцы дрожат так сильно, что Генриху на секунду кажется, что он сейчас потеряет сознание. Горячий, распирающий изнутри шар жжет грудную клетку, иссушая воспаленные глаза и обметывая вязкой горечью язык. Генриху кажется, что он превратился в маленького человечка, который съежился где-то внутри его тела и наблюдает за окружающим со стороны. Он замечает поднятые к лицу ладони, но не узнает их, не помнит, чтобы шевелил ими, не чувствует прикосновений к щекам. Пальцы кажутся ему чужими, а звук, рвущийся из горла, приводит в недоумение – это не он, он не может выть, как собака, учуявшая покойника.
Действуя отдельно от мозга, рука обхватывает графин с водой и швыряет его в стену, так что тысячи мелких осколков серебристым инеем покрывают пол и кресло. Звук бьющегося стекла вырывает его из кокона отстраненности и немного приводит в себя. Генрих видит царапины на руках, чувствует мелкие порезы на лице, но не может пошевелиться, бессмысленно разглядывая потеки воды на стене.
– Генрих, ты в порядке?
Иоганн, рывком открыв дверь, замирает на пороге, оценивая ситуацию. Волнение, написанное на его лице, быстро сменяется привычной маской сдержанности и вежливой учтивости. Но Генриху достаточно мгновения, чтобы увидеть в затянутом в форму безупречном офицере своего друга, узнать того, кому он доверял раньше, того, кто притягивал его, как магнит, и понять, что лично для него ничего не изменилось.
– Я думал, ты уже спишь, – Генрих делает шаг в сторону, давя осколки подошвой сапога. – У тебя было тихо, я хотел зайти, предложить выпить, но ты…
– Не надо, Генрих, – Иоганн аккуратно прикрывает за собой дверь, отрезая их от мира хлипкой перегородкой, – не надо.
Генрих не может и не хочет объяснять, что с ним произошло, но Иоганн этого и не требует.
Кивком указав на стул, он достает из кармана платок и, намочив его коньяком из принадлежащей Генриху фляжки, аккуратными, точно выверенными движениями промокает капли крови, окрашивающие ткань мутными разводами. Генрих не сопротивляется. Прикрыв глаза, он сквозь ресницы смотрит снизу вверх и пытается разглядеть то, что смог увидеть минутой раньше. Но видит только старательность и сосредоточенность, и нет ничего, что позволило бы убедиться, что Вайс не превратился в тупой винтик системы, а всего лишь хорошо умеет владеть собой.
– Послушай, Иоганн, – Генрих обхватывает чужое запястье пальцами, вынуждая Иоганна остановиться, – что стало с нами? С тобой, со мной, с другими? Почему?..
Горло сжалось, и в комнате повисла тишина, нарушаемая только шелестом сдвоенного дыхания.
– Рейсхканцелярия не одобрила бы твои вопросы, Генрих, – голос Вайса был сух и безэмоционален, но Генрих уже не мог остановиться, слова сами вылетали изо рта, будто речевой аппарат был ему не подвластен.
– А ты? Ты бы одобрил? – просительные интонации в его голосе так тесно переплелись с требовательными, что стали неотличимы от ноток вновь поднимающейся изнутри паники.
Йоган поднял голову, встречаясь взглядом с Генрихом.
– Ты задаешь вопросы, недостойные племянника оберштурмбанфюрера СС, – Иоганн попробовал отстраниться. Генрих крепче сжал пальцы, готовый к тому, что его сейчас оттолкнут и унизят словами, но не попытаться он не мог.
– И все же, ответь мне, Иоганн, я настаиваю.
От взгляда Вайса вода могла бы подернуться льдом, но Генриха трясло так, будто у него поднялась температура. Ставший вязким воздух с трудом проходил в легкие, страх разливался по венам раскаленным маслом, лишая возможности думать. Генрих ждал ответа, чувствуя под пальцами ровное биение пульса Иоганна, который словно застыл, нависая над ним с все еще зажатым в кулаке платком. Ему казалось, что в голове Вайса какой-то аналитический центр обрабатывает возможные варианты ответа, ища наиболее правильный. Секунды растянулись в века, а вечность сжалась до размера мгновения. Генриху казалось, что он стоит на краю пропасти: один шаг – и впереди останется только небытие, но в этот момент Иоганн склонился ниже и прижался сухими губами к его рту. Почувствовал прикосновение Генрих с небольшой задержкой, слишком сильно было потрясение, чтобы мозг успевал обрабатывать происходящее, почувствовал и дернулся вперед, отвечая на поцелуй. В ту секунду, когда он закрыл глаза, кончики пальцев услышали канонаду взорвавшегося пульса Иоганна.
Название: Минута слабости
Автор: ОК Щит и меч
Бета: ОК Щит и меч
Размер: драббл, 825 слов
Персонажи: Генрих Шварцкопф, Вилли Шварцкопф
Категория: джен
Жанр: общий
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Он [Генрих] очень переживал вашу гибель, очень. (с)
Размещение: только после деанона
После обеда Генрих пошел домой. Срочных дел не оставалось, а буде такие появятся, его всегда могли найти по телефону. К тому же он обещал помочь дяде и разобрать кое-какие бумаги. Не то чтобы Генрих так уж стремился доказывать свою преданность Шварцкопфу-старшему, но некоторые из этих данных могли бы быть интересны Иоганну.
Вспомнив о друге, Генрих улыбнулся. Сегодня Вайса, простите, Петера Крауса, вновь отправили курьером, но он обещал вернуться послезавтра. Будет отличный повод улизнуть от дяди на выходные и съездить вместе куда-нибудь за город – Генрих очень устал, ему нужна была разрядка. И как только Иоганн выдерживал давление двойной жизни вот уже который год кряду?..
Генрих почти закончил каталогизировать документы, старательно запоминая ключевые даты, числа и координаты, когда домой вернулся оберфюрер Вилли Шварцкопф.
Дядя вошел в кабинет в своей привычной стремительной манере, но, увидев Генриха, резко остановился и будто бы печально посмотрел на него.
– Дядя, добрый вечер, – улыбнулся Генрих. – Как прошел день?
– Генрих, мальчик мой, – Вилли подошел ближе, присел на стол и протянул руку, положив ее на плечо племяннику. – Ты еще не знаешь?
– Чего именно, дядя? – улыбка дернулась, но волевым усилием Генрих заставил себя продолжать все так же благожелательно смотреть на дядю. Главное – не поддаваться холоду, сковавшему внутренности. Что случилось? Неужели он где-то допустил ошибку? Нет, они не могли узнать про...
– Твой друг, Вайс…
На этот раз Генрих не сдержался и вздрогнул.
– Иоганн? А что с ним?
– Мне очень жаль быть дурным вестником, Генрих, но Иоганн погиб.
Первое время Генрих невидящим взглядом смотрел прямо перед собой. В ушах стоял какой-то гул, звон, будто его контузило взорвавшейся неподалеку бомбой. Слова «Иоганн» и «погиб» не складывались вместе. Эти два слова никогда не должны стоять в одном предложении.
– Ты в порядке? – спросил Вилли, еще крепче сжимая его плечо.
– Я… – Генрих мотнул головой. – Как это случилось?
– Авария. Я подробностей не знаю, но тело сильно пострадало. Его опознали по форме и документам, – Вилли поднялся, прошел к бару и откупорил бутылку коньяка. – Выпьем за упокой его души?
Генрих промолчал. Он вообще застыл на месте в полнейшем оцепенении, в дикой попытке осознать и понять, что происходит и на каком он свете. Иоганн погиб. Нет, это какая-то ошибка. Этого просто не могло быть. Этого…
Вилли всунул ему в руку бокал с коньяком:
– Выпей, мой мальчик, – он похлопал его по щеке. – Это война, и все мы – офицеры Рейха. И мы должны быть готовы отдать жизнь во имя своей службы.
Машинально кивнув, Генрих проглотил содержимое бокала, не чувствуя его вкуса. Алкоголь тяжелым комом прокатился по пищеводу и рухнул в желудок, отзываясь горячей вспышкой где-то в солнечном сплетении. Впрочем, вряд ли дело было в коньяке. Генрих перевел взгляд на стакан в своей руке. Да уж. Вряд ли в коньяке.
– Дядя, я… Можно я закончу с бумагами завтра? – язык с трудом шевелился в пересохшем рту, слова давались с трудом – приходилось делать неимоверное усилие над собой, чтобы издать хоть какой-нибудь звук.
– Да-да, иди, отдохни, – закивал Вилли. – Я понимаю, для тебя это особенно тяжело.
Генрих прошел в свою комнату и устало опустился на кровать. Расстегнув верхние пуговицы кителя, он бездумно смотрел на стену прямо перед собой. Новость, принесенная дядей, абсолютно раздавила его. Генрих настолько привык к присутствию Иоганна рядом с собою, что даже отголосок мысли о его смерти скручивал внутренности тугим узлом.
Выдвинув ящик тумбочки, стоящей у кровати, Генрих нашарил там флягу, оставшуюся еще с тех времен, когда он пил. После Варшавы он практически не употреблял алкоголь. Открутив колпачок, Генрих поднес фляжку к губам… а затем со злостью отшвырнул ее. С глухим стуком она ударилась о стену, затем послышалось тихое бульканье выливающейся на пол жидкости.
Со всхлипом Генрих упал на кровать и зарылся в подушку. Он плакал о ком-то впервые в жизни. Даже смерть отца он пережил стоически. Даже те ужасы, с которыми он сталкивался ежедневно на работе, не производили на него такого эффекта. Но сейчас он рыдал взахлеб, плакал о погибшем друге, товарище, самом близком, самом дорогом во всем мире человеке. Человеке, чьего имени он так и не узнал. И теперь уж никогда не узнает. Он выплакивал в подушку все свое горе, всю тоску, которая обрушилась на него с такой внезапной и сбивающей с ног силой. Генриху казалось, что Иоганн был его мачтой, за которую он уцепился, чтобы не утонуть. И теперь последняя опора выскользнула из-под рук, и водоворот жизни захлестнул его с головой. Так не должно было случиться. Этого просто не могло быть…
На следующее утро Генрих проснулся с больной головой и эмоционально опустошенный. Все тело ломило от неудобной позы, так и не снятый китель был безнадежно измят, а подушка все еще была влажной от его слез. Недовольно поморщившись, Генрих с трудом поднялся и пошел умываться. Зеркало отразило бледное лицо с синяками под покрасневшими глазами. Генрих что есть силы сжал челюсти. Вчера была минута слабости. Больше такого не повторится. И если Иоганн действительно погиб – а нужно самому все перепроверить! – то он, Генрих, больше не имеет права на срывы и ошибки. Он должен продолжить дело своего друга в память о нем. Ради него. А иначе все надежды, которые возлагал на него Иоганн, будут напрасными.
Позволить себе подобного Генрих не мог.
Название: Орфей.
Автор: ОК Щит и меч
Бета: ОК Щит и меч
Размер: драббл, 168 слов
Персонажи: Генрих Шварцкопф, на периферии Иоганн Вайс
Категория: джен
Жанр: драма, стихи
Рейтинг: G
Примечание: мини-исповедь от лица Генриха.
Размещение: только после деанона
Что мне осталось? Только страх.
Я с ним встаю на пост свой до рассвета,
и с ним ложусь. Я будто бы старик,
в руках моих клочок того билета,
который – лишь в один конец,
до станции с бетонным парапетом;
и звук шагов по каменной тропе
как грохот взрыва огненной ракеты,
как мерный бесконечный стрекот пуль,
и звук стекла, что вдребезги раздето
случайным взрывом; а за ним – бушует май…
Вдохнуть, забывшись, запах сигареты,
не знать, что за спиной – пожар и тьма,
и пепел, и сомнительное «должен».
«Не оборачивайся!» – мне велит судьба.
Но я – Орфей, мой путь давно проложен,
но я – Орфей, я обречен терять, любя,
не совладав со страхом и сомненьем.
Не оборачиваться!… Ты зовешь меня –
О, дай мне, Господи, последнего терпенья!
О, дай мне, Господи, пройти еще хоть шаг
в предчувствии – за миг до пораженья,
до пули в сердце, Вечного огня,
и до последнего наивного не-верья;
не-веры в то, что ты – всего лишь звук,
пустое, кем-то созданное «дело».
О, дай мне, Господи, бессилья в пальцах рук,
сжимающих холодный парабеллум.
@темы: Тексты, I этап, G—PG-13, ОК Щит и меч 2014
-
-
01.11.2014 в 23:01Спасибо, дорогой автор, зацепило. Обычно Генрих изображается более... слабым персонажем, но в вашем фике у него виден характер. И последний абзац это доказывает. Даже сильные люди имеют право на минуту слабости. Но у них она не перерастает в долговременную привычку.
-
-
01.11.2014 в 23:48Генрих - очень интересный герой, мы очень его любим, а потому постарались показать с разных сторон.