Скачать все: *.doc | *.epub | *.txt | *.fb2
Вывернуть наИзнанку
Вывернуть наИзнанку
Цикл: Вполголоса (драбблы по ранним стихам Веры Инбер)
Автор: ОК Дом, в котором... 2015
Бета: ОК Дом, в котором... 2015
Форма: проза
Количество: триптих
Предупреждения: возможен ООС персонажей
Примечание: с поэзией В.М. Инбер можно ознакомиться здесь
Размещение: со ссылкой на командную выкладку
Автор: ОК Дом, в котором... 2015
Бета: ОК Дом, в котором... 2015
Форма: проза
Количество: триптих
Предупреждения: возможен ООС персонажей
Примечание: с поэзией В.М. Инбер можно ознакомиться здесь
Размещение: со ссылкой на командную выкладку
Название: И помнишь ты или не помнишь самое имя моё?
Размер: драббл, 750 слов
Пейринг/Персонажи:
Категория: преслэш
Жанр: драма, юст
Рейтинг: G
Название: Я радуюсь тому, что я одна
Размер: драббл, 555 слов
Пейринг/Персонажи:
Категория: джен, намёк на преслэш
Жанр: повседневность
Рейтинг: G
Название: И дал бы мне окончить жизнь земную в твоих сетях
Размер: драббл, 692 слова
Пейринг/Персонажи:
Категория: джен, гет
Жанр: драма, сюрреализм
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: смерть персонажа (неканонная)
Размер: драббл, 750 слов
Пейринг/Персонажи:
Ральф
, Чёрный Ральф, или Р Первый.
Ненавидит свою кличку. Одевается в чёрное.
«У него очень мрачное, злодейское лицо — у настоящих злодеев таких не бывает. Только в кино, в самых старых фильмах. И он даже не думает седеть или лысеть, хотя проработал здесь уже… лет тринадцать, не меньше. Очень стойкий человек.»
Густые брови, «клювастое лицо». (© Сфинкс)
На левой руке нет двух пальцев, и он носит специальную перчатку, чтобы слегка это замаскировать.
Всегда крайне порядочен со своими подопечными, до последнего отстаивает их интересы. По-настоящему благороден, самоотвержен, не терпит хитростей, уловок, обмана. Справедлив, тактичен, умён, великодушен, отважен, любопытен, очень наблюдателен. Расшифровывает надписи на стенах Дома, кроме того, несколько раз сам пробовал выбираться по ночам и писать.
«Ральф редко когда ощущал себя таким молодым, как в ночи вылазок с баллончиком краски. Баллончик и фонарик, больше для этого занятия ничего не требовалось. Это стало намного легче делать, когда он переселился на второй этаж, но тогда же его дважды чуть не застали врасплох, и он перестал вносить свою лепту в прозвища Дома, опасаясь, что рано или поздно его разоблачат.»
Понимает, что Дом обладает тайнами, и — единственный из взрослых — стремится разобраться в них.
После кровавой бойни в Доме намеренно выбрал себе «самых странных и самых опасных» воспитанников.
После возвращения из длительного — полгода — отпуска, сам того не осознавая, перепрыгивает на Изнанку.
Единственный из воспитателей, ночевал на втором этаже и, таким образом, находился на круглосуточном дежурстве.
Помог вызволить Лорда из психушки и вернуть его в Дом.
Несколько раз спасал Стервятника. Первый раз — после смерти его брата, второй — когда от Старика узнал, что Крёстная приходится бабкой Рексу и готовится к его отправке из Дома.
За благородство и отвагу нелюбим Слепым и Сфинксом.
На Изнанке принял на себя пожизненную обязанность сторожа Дома и стал воспитывать маленькую Крёстную как родную дочь.
Ненавидит свою кличку. Одевается в чёрное.
«У него очень мрачное, злодейское лицо — у настоящих злодеев таких не бывает. Только в кино, в самых старых фильмах. И он даже не думает седеть или лысеть, хотя проработал здесь уже… лет тринадцать, не меньше. Очень стойкий человек.»
Густые брови, «клювастое лицо». (© Сфинкс)
На левой руке нет двух пальцев, и он носит специальную перчатку, чтобы слегка это замаскировать.
Всегда крайне порядочен со своими подопечными, до последнего отстаивает их интересы. По-настоящему благороден, самоотвержен, не терпит хитростей, уловок, обмана. Справедлив, тактичен, умён, великодушен, отважен, любопытен, очень наблюдателен. Расшифровывает надписи на стенах Дома, кроме того, несколько раз сам пробовал выбираться по ночам и писать.
«Ральф редко когда ощущал себя таким молодым, как в ночи вылазок с баллончиком краски. Баллончик и фонарик, больше для этого занятия ничего не требовалось. Это стало намного легче делать, когда он переселился на второй этаж, но тогда же его дважды чуть не застали врасплох, и он перестал вносить свою лепту в прозвища Дома, опасаясь, что рано или поздно его разоблачат.»
Понимает, что Дом обладает тайнами, и — единственный из взрослых — стремится разобраться в них.
После кровавой бойни в Доме намеренно выбрал себе «самых странных и самых опасных» воспитанников.
После возвращения из длительного — полгода — отпуска, сам того не осознавая, перепрыгивает на Изнанку.
Единственный из воспитателей, ночевал на втором этаже и, таким образом, находился на круглосуточном дежурстве.
Помог вызволить Лорда из психушки и вернуть его в Дом.
Несколько раз спасал Стервятника. Первый раз — после смерти его брата, второй — когда от Старика узнал, что Крёстная приходится бабкой Рексу и готовится к его отправке из Дома.
За благородство и отвагу нелюбим Слепым и Сфинксом.
На Изнанке принял на себя пожизненную обязанность сторожа Дома и стал воспитывать маленькую Крёстную как родную дочь.
Стервятник
Рекс, сиамский близнец Макса. Ему при разделении досталась нога, которая могла бы быть у брата. После смерти Макса (носившего кличку Тень) спасён от сумасшествия Ральфом, носит вечный траур по брату.
Вожак третьей группы (Птицы). Прыгун. Выращивает кактусы и имеет о них весьма обширные познания. На прогулки по Дому и во время визитов в Четвёртую берёт с собой свой любимый кактус — Луиса.
Высокий, хромой, часто мучается от болей в костях ноги.
Любит ключи, особенно бесполезные. Носит в ушах много серёжек, надевает на себя вычурные украшения. Отращивает ногти, делает маникюр чёрным лаком, подводит глаза. Пальцы унизывает перстнями так, что они почти не сгибаются.
Внешность: нос крючком, длинные волосы цвета соломы или чуть темнее (которые он иногда заплетает в косу), острый подбородок, крупные красные дёсны, жёлтые «сатанинские» глаза.
Очень изысканно ведёт себя, безукоризненно вежлив, дипломатичен, целомудрен, щедр, тактичен, никогда не забывает добра, которое ему сделали. Приходит на помощь окружающим. Пахнет мятой и ацетоном, чистоплотен, изящен, культурен. Бережёт рисунки Леопарда на стенах — подмазывает их эмульсией, чтобы не осыпались.
Находится в некоем духовном вакууме — ему не с кем поговорить о музыке, о живописи. Любит картины Босха, сравнивает с ними окружающую действительность.
Ходят слухи, что он спит в гробу.
Умеет подделывать почерк и взламывать замки. Внук Крёстной и наследник огромного особняка, доставшегося ему от деда, судя по всему, тем самым хотевшего насолить своей жене. Был отправлен вместе с братом в Дом почти с самого рождения. Его мать покончила жизнь самоубийством в 19 лет, сведений об отце Стервятника нет. В конце книги получает шестерёнку от часов в дар от Лорда и отправляется на новый круг.
Вожак третьей группы (Птицы). Прыгун. Выращивает кактусы и имеет о них весьма обширные познания. На прогулки по Дому и во время визитов в Четвёртую берёт с собой свой любимый кактус — Луиса.
Высокий, хромой, часто мучается от болей в костях ноги.
Любит ключи, особенно бесполезные. Носит в ушах много серёжек, надевает на себя вычурные украшения. Отращивает ногти, делает маникюр чёрным лаком, подводит глаза. Пальцы унизывает перстнями так, что они почти не сгибаются.
Внешность: нос крючком, длинные волосы цвета соломы или чуть темнее (которые он иногда заплетает в косу), острый подбородок, крупные красные дёсны, жёлтые «сатанинские» глаза.
Очень изысканно ведёт себя, безукоризненно вежлив, дипломатичен, целомудрен, щедр, тактичен, никогда не забывает добра, которое ему сделали. Приходит на помощь окружающим. Пахнет мятой и ацетоном, чистоплотен, изящен, культурен. Бережёт рисунки Леопарда на стенах — подмазывает их эмульсией, чтобы не осыпались.
Находится в некоем духовном вакууме — ему не с кем поговорить о музыке, о живописи. Любит картины Босха, сравнивает с ними окружающую действительность.
Ходят слухи, что он спит в гробу.
Умеет подделывать почерк и взламывать замки. Внук Крёстной и наследник огромного особняка, доставшегося ему от деда, судя по всему, тем самым хотевшего насолить своей жене. Был отправлен вместе с братом в Дом почти с самого рождения. Его мать покончила жизнь самоубийством в 19 лет, сведений об отце Стервятника нет. В конце книги получает шестерёнку от часов в дар от Лорда и отправляется на новый круг.
Категория: преслэш
Жанр: драма, юст
Рейтинг: G
| Месяцы нас разделили, Я даже не знаю, где ты, Какие снега или пыли Заметают твои следы. Город большой или дом лишь Замыкают твое бытиё, И помнишь ты или не помнишь Самое имя моё? © Вера Инбер |
Когда всё только свершилось — в конце весны — и потом, в начале лета, терпеть и ждать было легче.
Возможно, время года тут не играло роли — лишь то, что отъезд произошёл совсем недавно, и запах Ральфа, ощущение, словно он здесь совсем недавно был, хранили не только его кабинет, но и коридор около, и сиротливый стул в опустевшем классе, даже его любимое кресло в учительской.
Когда август потихоньку раздробился на кусочки и стёк в осень дождевыми каплями, листья рarthenocí ssus quinquefolia* вокруг окна их спальни покраснели, а фиалкам Слона возле сквозящих стёкол стало зябко, ожидание начало мучить.
Запах Р Первого пропал, и не помогало даже прийти в его запертый кабинет, открыть пустой шкаф и ненадолго позволить себе уткнуться носом в запылившиеся полки.
На этих полках когда-то лежали вещи, но одни доски, без помощи маек, футболок, носовых платков, галстуков, джинсов и ремней не могли удержать тот самый запах одного конкретного человека. Слишком много было всего, что уехало вместе с ним.
Стервятник вспомнил и не смог удержать горькой ухмылки: когда им — тогда ещё им — было лет четырнадцать, он в какой-то момент захотел ухватить этот запах Чёрного Ральфа, прибрать к рукам, похитить или хотя бы постараться. Что это было — буйство гормонов или тоска по кому-то сильному рядом? Или всё вместе и ещё множество причин кроме этих?
Тогда ему втемяшилось в голову — ненадолго, но для того, чтобы задумать авантюру и осуществить её, более чем достаточно — что если он украдёт у Ральфа его одеколон, то, может быть, что-то и получится с этим неуловимым запахом.
Уговоры Макса не помогли. Подобрать отмычку к двери того единственного воспитательского кабинета, что находился на их же этаже, оказалось почему-то труднее, чем ко всем другим дверям. Но после долгого сопротивления дверь сдалась — ему сдавались все двери рано или поздно — и флакон с непонятным названием и незнакомой этикеткой перешёл с забрызганной полочки воспитательской ванной в его цепкие пальцы.
«Фигня, дешёвка» — вынес приговор одеколону летун, которому он тогда показал флакон. И хотел добавить ещё что-то, но увидел, какие стали глаза у Стервятника и, издав странное бульканье горлом — словно он напоролся не на взгляд, а на нож — замолчал. Ему, конечно, лучше было знать, но Рекс мысленно с ним не согласился, хотя вслух так ничего не сказал тогда — он, может, и хотел бы, но присутствие брата сдержало.
Зато потом нюхал осторожно и понимал — не то. Всего лишь один компонент, одна из многих составляющих запаха Ральфа, а сам по себе, без своего хозяина, этот одеколон ничего ему не даст.
И флакон вернулся на место так незаметно и аккуратно, как только было возможно.
Стервятник помотал головой, отгоняя воспоминание. Тень бросил на него быстрый укоризненный взгляд, когда он выходил из кабинета Р Первого, и молча заспешил куда-то… как и всегда.
* * *
В этот самый момент где-то в другом городе в маленькой неуютной квартире, нежилой на вид и почти отталкивающей по атмосфере, мужчина с тремя пальцами на левой руке, мысленно кляня себя на чём свет стоит, вытащил на середину комнаты и открыл чёрную спортивную сумку — с момента его приезда она так и осталась наполовину не разобранной. Залез в боковой внутренний карман, и, воровато оглянувшись — словно был не один! — достал оттуда небольшой флакон. Просто одеколон, ничего особенного.
Но каждый раз, глядя на него, он вспоминал — и не мог, вспоминая, удержаться от улыбки — как точно такой же флакон три года назад пропал из его ванной и снова объявился там спустя пару дней.
Паршивец, который стащил его, сумев открыть дверь воспитательского кабинета, почему-то был так уверен в двух вещах: во-первых, что ему не прилетит за эту кражу, а во-вторых — в том, что он, Ральф, ничего не заметит.
Это было так откровенно нагло, что вызывало уже не злость, а почти восхищение — и Ральф не мог не улыбаться, вспоминая тот случай. Да, он в некоторой мере даже оценил, что флакон вернулся назад невредимым и почти не использованным. Не потому, что ему было жалко одеколона, о нет!
Просто он догадывался, кто был воришкой, и знал — всё, что попадало в его цепкие пальцы, назад не возвращалось уже никогда.
Приятно быть исключением из всех правил — даже из такого.
Зачем он сейчас достал этот флакон — и вспомнил? Зачем он, сидя на пыльном полу в необжитой комнате, вспомнил кое-что ещё: запах мяты, ацетона, лимона, алкоголя, какой-то травы, о происхождении которой лучше не спрашивать и не знать, и чистых волос, пропитавшихся дымом сигарет и благовоний. Но ни удержать этот запах, ни воскресить его в памяти достаточно отчётливо он не был не в состоянии. И ничто не могло помочь тут, в этой комнате, в этом городе…
Странно, что всё это ему напомнил одеколон, который пах совсем по-другому.
Чёрная спортивная сумка, видимо, так и останется неразобранной.
* Parthenocíssus quinquefolia — девичий виноград пятилисточковый, часто используется в живых изгородях.
Возможно, время года тут не играло роли — лишь то, что отъезд произошёл совсем недавно, и запах Ральфа, ощущение, словно он здесь совсем недавно был, хранили не только его кабинет, но и коридор около, и сиротливый стул в опустевшем классе, даже его любимое кресло в учительской.
Когда август потихоньку раздробился на кусочки и стёк в осень дождевыми каплями, листья рarthenocí ssus quinquefolia* вокруг окна их спальни покраснели, а фиалкам Слона возле сквозящих стёкол стало зябко, ожидание начало мучить.
Запах Р Первого пропал, и не помогало даже прийти в его запертый кабинет, открыть пустой шкаф и ненадолго позволить себе уткнуться носом в запылившиеся полки.
На этих полках когда-то лежали вещи, но одни доски, без помощи маек, футболок, носовых платков, галстуков, джинсов и ремней не могли удержать тот самый запах одного конкретного человека. Слишком много было всего, что уехало вместе с ним.
Стервятник вспомнил и не смог удержать горькой ухмылки: когда им — тогда ещё им — было лет четырнадцать, он в какой-то момент захотел ухватить этот запах Чёрного Ральфа, прибрать к рукам, похитить или хотя бы постараться. Что это было — буйство гормонов или тоска по кому-то сильному рядом? Или всё вместе и ещё множество причин кроме этих?
Тогда ему втемяшилось в голову — ненадолго, но для того, чтобы задумать авантюру и осуществить её, более чем достаточно — что если он украдёт у Ральфа его одеколон, то, может быть, что-то и получится с этим неуловимым запахом.
Уговоры Макса не помогли. Подобрать отмычку к двери того единственного воспитательского кабинета, что находился на их же этаже, оказалось почему-то труднее, чем ко всем другим дверям. Но после долгого сопротивления дверь сдалась — ему сдавались все двери рано или поздно — и флакон с непонятным названием и незнакомой этикеткой перешёл с забрызганной полочки воспитательской ванной в его цепкие пальцы.
«Фигня, дешёвка» — вынес приговор одеколону летун, которому он тогда показал флакон. И хотел добавить ещё что-то, но увидел, какие стали глаза у Стервятника и, издав странное бульканье горлом — словно он напоролся не на взгляд, а на нож — замолчал. Ему, конечно, лучше было знать, но Рекс мысленно с ним не согласился, хотя вслух так ничего не сказал тогда — он, может, и хотел бы, но присутствие брата сдержало.
Зато потом нюхал осторожно и понимал — не то. Всего лишь один компонент, одна из многих составляющих запаха Ральфа, а сам по себе, без своего хозяина, этот одеколон ничего ему не даст.
И флакон вернулся на место так незаметно и аккуратно, как только было возможно.
Стервятник помотал головой, отгоняя воспоминание. Тень бросил на него быстрый укоризненный взгляд, когда он выходил из кабинета Р Первого, и молча заспешил куда-то… как и всегда.
* * *
В этот самый момент где-то в другом городе в маленькой неуютной квартире, нежилой на вид и почти отталкивающей по атмосфере, мужчина с тремя пальцами на левой руке, мысленно кляня себя на чём свет стоит, вытащил на середину комнаты и открыл чёрную спортивную сумку — с момента его приезда она так и осталась наполовину не разобранной. Залез в боковой внутренний карман, и, воровато оглянувшись — словно был не один! — достал оттуда небольшой флакон. Просто одеколон, ничего особенного.
Но каждый раз, глядя на него, он вспоминал — и не мог, вспоминая, удержаться от улыбки — как точно такой же флакон три года назад пропал из его ванной и снова объявился там спустя пару дней.
Паршивец, который стащил его, сумев открыть дверь воспитательского кабинета, почему-то был так уверен в двух вещах: во-первых, что ему не прилетит за эту кражу, а во-вторых — в том, что он, Ральф, ничего не заметит.
Это было так откровенно нагло, что вызывало уже не злость, а почти восхищение — и Ральф не мог не улыбаться, вспоминая тот случай. Да, он в некоторой мере даже оценил, что флакон вернулся назад невредимым и почти не использованным. Не потому, что ему было жалко одеколона, о нет!
Просто он догадывался, кто был воришкой, и знал — всё, что попадало в его цепкие пальцы, назад не возвращалось уже никогда.
Приятно быть исключением из всех правил — даже из такого.
Зачем он сейчас достал этот флакон — и вспомнил? Зачем он, сидя на пыльном полу в необжитой комнате, вспомнил кое-что ещё: запах мяты, ацетона, лимона, алкоголя, какой-то травы, о происхождении которой лучше не спрашивать и не знать, и чистых волос, пропитавшихся дымом сигарет и благовоний. Но ни удержать этот запах, ни воскресить его в памяти достаточно отчётливо он не был не в состоянии. И ничто не могло помочь тут, в этой комнате, в этом городе…
Странно, что всё это ему напомнил одеколон, который пах совсем по-другому.
Чёрная спортивная сумка, видимо, так и останется неразобранной.
* Parthenocíssus quinquefolia — девичий виноград пятилисточковый, часто используется в живых изгородях.
Название: Я радуюсь тому, что я одна
Размер: драббл, 555 слов
Пейринг/Персонажи:
Ральф
, Чёрный Ральф, или Р Первый.
Ненавидит свою кличку. Одевается в чёрное.
«У него очень мрачное, злодейское лицо — у настоящих злодеев таких не бывает. Только в кино, в самых старых фильмах. И он даже не думает седеть или лысеть, хотя проработал здесь уже… лет тринадцать, не меньше. Очень стойкий человек.»
Густые брови, «клювастое лицо». (© Сфинкс)
На левой руке нет двух пальцев, и он носит специальную перчатку, чтобы слегка это замаскировать.
Всегда крайне порядочен со своими подопечными, до последнего отстаивает их интересы. По-настоящему благороден, самоотвержен, не терпит хитростей, уловок, обмана. Справедлив, тактичен, умён, великодушен, отважен, любопытен, очень наблюдателен. Расшифровывает надписи на стенах Дома, кроме того, несколько раз сам пробовал выбираться по ночам и писать.
«Ральф редко когда ощущал себя таким молодым, как в ночи вылазок с баллончиком краски. Баллончик и фонарик, больше для этого занятия ничего не требовалось. Это стало намного легче делать, когда он переселился на второй этаж, но тогда же его дважды чуть не застали врасплох, и он перестал вносить свою лепту в прозвища Дома, опасаясь, что рано или поздно его разоблачат.»
Понимает, что Дом обладает тайнами, и — единственный из взрослых — стремится разобраться в них.
После кровавой бойни в Доме намеренно выбрал себе «самых странных и самых опасных» воспитанников.
После возвращения из длительного — полгода — отпуска, сам того не осознавая, перепрыгивает на Изнанку.
Единственный из воспитателей, ночевал на втором этаже и, таким образом, находился на круглосуточном дежурстве.
Помог вызволить Лорда из психушки и вернуть его в Дом.
Несколько раз спасал Стервятника. Первый раз — после смерти его брата, второй — когда от Старика узнал, что Крёстная приходится бабкой Рексу и готовится к его отправке из Дома.
За благородство и отвагу нелюбим Слепым и Сфинксом.
На Изнанке принял на себя пожизненную обязанность сторожа Дома и стал воспитывать маленькую Крёстную как родную дочь.
Ненавидит свою кличку. Одевается в чёрное.
«У него очень мрачное, злодейское лицо — у настоящих злодеев таких не бывает. Только в кино, в самых старых фильмах. И он даже не думает седеть или лысеть, хотя проработал здесь уже… лет тринадцать, не меньше. Очень стойкий человек.»
Густые брови, «клювастое лицо». (© Сфинкс)
На левой руке нет двух пальцев, и он носит специальную перчатку, чтобы слегка это замаскировать.
Всегда крайне порядочен со своими подопечными, до последнего отстаивает их интересы. По-настоящему благороден, самоотвержен, не терпит хитростей, уловок, обмана. Справедлив, тактичен, умён, великодушен, отважен, любопытен, очень наблюдателен. Расшифровывает надписи на стенах Дома, кроме того, несколько раз сам пробовал выбираться по ночам и писать.
«Ральф редко когда ощущал себя таким молодым, как в ночи вылазок с баллончиком краски. Баллончик и фонарик, больше для этого занятия ничего не требовалось. Это стало намного легче делать, когда он переселился на второй этаж, но тогда же его дважды чуть не застали врасплох, и он перестал вносить свою лепту в прозвища Дома, опасаясь, что рано или поздно его разоблачат.»
Понимает, что Дом обладает тайнами, и — единственный из взрослых — стремится разобраться в них.
После кровавой бойни в Доме намеренно выбрал себе «самых странных и самых опасных» воспитанников.
После возвращения из длительного — полгода — отпуска, сам того не осознавая, перепрыгивает на Изнанку.
Единственный из воспитателей, ночевал на втором этаже и, таким образом, находился на круглосуточном дежурстве.
Помог вызволить Лорда из психушки и вернуть его в Дом.
Несколько раз спасал Стервятника. Первый раз — после смерти его брата, второй — когда от Старика узнал, что Крёстная приходится бабкой Рексу и готовится к его отправке из Дома.
За благородство и отвагу нелюбим Слепым и Сфинксом.
На Изнанке принял на себя пожизненную обязанность сторожа Дома и стал воспитывать маленькую Крёстную как родную дочь.
Крёстная
Железная леди Дома. Прекрасно справляется со своими обязанностями, легко разрешает проблемы, ввергающие других воспитательниц в истерику. Умна, ответственна, педантична, пользуется уважением среди девушек.
В то же время ее холодность и высокомерие отталкивают.
Стройная, как балерина на пенсии, в неизменном сером костюме, с неизменно сверкающими белоснежными манжетами, она выглядит на пятьдесят, хотя на самом деле её возраст приближается к семидесяти.
Глаза за стеклами очков смотрят сурово и как будто с осуждением. Круглые и бесцветные, в сочетании с длинной шеей и крючковатым носом, они придают ей сходство с хищной птицей. Несмотря на это, Ральфу при разговоре с ней с ней кажется, что перед ним бывшая красавица..
В то же время ее холодность и высокомерие отталкивают.
Стройная, как балерина на пенсии, в неизменном сером костюме, с неизменно сверкающими белоснежными манжетами, она выглядит на пятьдесят, хотя на самом деле её возраст приближается к семидесяти.
Глаза за стеклами очков смотрят сурово и как будто с осуждением. Круглые и бесцветные, в сочетании с длинной шеей и крючковатым носом, они придают ей сходство с хищной птицей. Несмотря на это, Ральфу при разговоре с ней с ней кажется, что перед ним бывшая красавица..
Категория: джен, намёк на преслэш
Жанр: повседневность
Рейтинг: G
| Я радуюсь тому, что я одна, Что я не влюблена и не любима, Что не боюсь я солнцем быть палима, И стать смуглей кофейного зерна. © Вера Инбер |
— И с каких это пор вы полюбили солнечные ванны?
Крёстная заговорила так внезапно, что Ральф чуть не вздрогнул. Впрочем, он тут же мысленно одёрнул и обругал себя за это. Её блузка на фоне серой стены казалась настолько ослепительно белой, что от взгляда на неё даже резало глаза.
— Только не говорите, — продолжала она, — что вы всегда ходите сюда курить по утрам. Раньше вы, как и прочие обитатели этой школы, старались избегать солнца.
— Откуда вам... — Ральф молчал с тех пор как проснулся, и эти его слова — первые, сказанные за день — помимо его воли прозвучали неожиданно хрипло и грубо. Он прокашлялся и продолжил уже нормальным голосом: — Откуда вам знать, совпадает ли моё поведение с поведением «прочих обитателей»? Мы с вами ведь почти не пересекаемся.
Вместо ответа Крёстная только передёрнула плечами, и было в этом её жесте что-то неуловимо молодое. Что-то живое, настоящее, обычно не свойственное ей.
Ральф хмуро стоял и молчал тоже, теребя сигарету, которую так и не зажёг.
— На самом деле, — произнесла она наконец равнодушно, — можете курить, мне это нисколько не мешает. Просто стали любопытны причины, по которым вы сюда приходите, вот и всё. Но если вы не ответите, — добавила она спустя какое-то время, которое ей потребовалось, видимо, чтобы вдоволь вслушаться в его раздражённое молчание, — то я переживу, будьте покойны.
«Если не знаешь что сказать — скажи правду» — вспомнил Ральф знаменитое изречение.
— Считайте, что я хожу сюда любоваться вашим прекрасным профилем, — буркнул он и повернулся, собираясь уйти.
— Я так и думала, — откликнулась она спокойно, и невозможно было по её интонациям понять, сказала она это в шутку или всерьёз. — Но, если вас смутил этот наш разговор и то, что я позволила себе обнаружить ваше присутствие, не волнуйтесь. Мне нет дела до ваших, хех... — её усмешка была тем отвратительней, что она прозвучала совершенно искусственно, как будто бы это был звук, синтезированный звуковоспроизводящим роботом, а не голосом живого человека, — до ваших... — лёгкую продуманную паузу, видимо, она добавила, чтобы подчеркнуть своё презрение к тому, что собиралась сказать, — интрижек и переживаний.
Вслушалась в опешивший выдох Ральфа и добавила: — К тому же, моё время приёма солнечных ванн уже завершено. Можете теперь в одиночестве предаваться мыслям и воспоминаниями о прекрасных... — она опять ухмыльнулась, — профилях.
— А не вредны ли солнечные ванны в вашем возрасте? — едко поинтересовался Ральф, когда она проходила мимо него. Ни при каких других обстоятельствах он не позволил бы себе подобное. Произнося эти слова, он уже заранее знал, как будет потом мучиться угрызениями совести из-за того, что не стерпел и позволил себе опуститься до таких мелочных шпилек в адрес женщины и коллеги. Но намёки Крёстной вывели его из себя именно своей изощрённой тонкостью — как она могла подметить то, что он сам не позволял себе осознать? Как она смогла раскрыть тайну, которую он берёг даже от себя самого?
Крёстная, уже стоя в дверном проёме, обернулась с улыбкой, как будто то, что Ральф позволил себе сорваться таким образом, сделало её счастливой, и сказала чуть менее равнодушно, чем всегда:
— А я в своём возрасте, — она выделила голосом эти два слова, — уже могу позволить себе не бояться даже их.
И скрылась в прохладе Дома.
— Когда вы говорите так ехидно, — пробормотал Ральф, оставшись в одиночестве и наконец закуривая, — то даже кажетесь почти живой.
— Я всё слышала, — отозвалась, не оборачиваясь, Крёстная, размеренно вышагивая по холлу первого этажа в сторону девичьих коридоров.
Стук её каблуков отдавался эхом в утреннем доме — такой равномерный, что это даже казалось пугающим.
Крёстная заговорила так внезапно, что Ральф чуть не вздрогнул. Впрочем, он тут же мысленно одёрнул и обругал себя за это. Её блузка на фоне серой стены казалась настолько ослепительно белой, что от взгляда на неё даже резало глаза.
— Только не говорите, — продолжала она, — что вы всегда ходите сюда курить по утрам. Раньше вы, как и прочие обитатели этой школы, старались избегать солнца.
— Откуда вам... — Ральф молчал с тех пор как проснулся, и эти его слова — первые, сказанные за день — помимо его воли прозвучали неожиданно хрипло и грубо. Он прокашлялся и продолжил уже нормальным голосом: — Откуда вам знать, совпадает ли моё поведение с поведением «прочих обитателей»? Мы с вами ведь почти не пересекаемся.
Вместо ответа Крёстная только передёрнула плечами, и было в этом её жесте что-то неуловимо молодое. Что-то живое, настоящее, обычно не свойственное ей.
Ральф хмуро стоял и молчал тоже, теребя сигарету, которую так и не зажёг.
— На самом деле, — произнесла она наконец равнодушно, — можете курить, мне это нисколько не мешает. Просто стали любопытны причины, по которым вы сюда приходите, вот и всё. Но если вы не ответите, — добавила она спустя какое-то время, которое ей потребовалось, видимо, чтобы вдоволь вслушаться в его раздражённое молчание, — то я переживу, будьте покойны.
«Если не знаешь что сказать — скажи правду» — вспомнил Ральф знаменитое изречение.
— Считайте, что я хожу сюда любоваться вашим прекрасным профилем, — буркнул он и повернулся, собираясь уйти.
— Я так и думала, — откликнулась она спокойно, и невозможно было по её интонациям понять, сказала она это в шутку или всерьёз. — Но, если вас смутил этот наш разговор и то, что я позволила себе обнаружить ваше присутствие, не волнуйтесь. Мне нет дела до ваших, хех... — её усмешка была тем отвратительней, что она прозвучала совершенно искусственно, как будто бы это был звук, синтезированный звуковоспроизводящим роботом, а не голосом живого человека, — до ваших... — лёгкую продуманную паузу, видимо, она добавила, чтобы подчеркнуть своё презрение к тому, что собиралась сказать, — интрижек и переживаний.
Вслушалась в опешивший выдох Ральфа и добавила: — К тому же, моё время приёма солнечных ванн уже завершено. Можете теперь в одиночестве предаваться мыслям и воспоминаниями о прекрасных... — она опять ухмыльнулась, — профилях.
— А не вредны ли солнечные ванны в вашем возрасте? — едко поинтересовался Ральф, когда она проходила мимо него. Ни при каких других обстоятельствах он не позволил бы себе подобное. Произнося эти слова, он уже заранее знал, как будет потом мучиться угрызениями совести из-за того, что не стерпел и позволил себе опуститься до таких мелочных шпилек в адрес женщины и коллеги. Но намёки Крёстной вывели его из себя именно своей изощрённой тонкостью — как она могла подметить то, что он сам не позволял себе осознать? Как она смогла раскрыть тайну, которую он берёг даже от себя самого?
Крёстная, уже стоя в дверном проёме, обернулась с улыбкой, как будто то, что Ральф позволил себе сорваться таким образом, сделало её счастливой, и сказала чуть менее равнодушно, чем всегда:
— А я в своём возрасте, — она выделила голосом эти два слова, — уже могу позволить себе не бояться даже их.
И скрылась в прохладе Дома.
— Когда вы говорите так ехидно, — пробормотал Ральф, оставшись в одиночестве и наконец закуривая, — то даже кажетесь почти живой.
— Я всё слышала, — отозвалась, не оборачиваясь, Крёстная, размеренно вышагивая по холлу первого этажа в сторону девичьих коридоров.
Стук её каблуков отдавался эхом в утреннем доме — такой равномерный, что это даже казалось пугающим.
Название: И дал бы мне окончить жизнь земную в твоих сетях
Размер: драббл, 692 слова
Пейринг/Персонажи:
Сфинкс
, До своего прыжка носил прозвище Кузнечик.
«Лысый безрукий верзила. Глаза зелёные как трава. Сломанный нос и ехидный рот с приподнятыми уголками. И протезы в черных перчатках». Второй в Доме после Слепого.
В детстве был белокурым в рыжину, во время Прыжка полностью облысел («неизвестная инфекция»). Сразу по поступлении в Дом стал изгоем в своей группе, Хламовнике, но, благодаря просьбе Слепого, получил от старшеклассника Седого амулет, который должен был помочь ему раскрыть свою силу.
Вместе с ближайшими друзьями Волком и Слепым устроил раскол в Хламовнике и образовал свою группу Чумных дохляков. По воспоминаниям Чёрного, покорял окружающих своим обаянием. После своего первого прыжка на «изнанке Дома» прожил шесть страшных лет, потому больше не использовал дар Прыгуна. Считает Дом злым существом, виновным во всех несчастьях его обитателей, отказывается от предложения Слепого перевести его на изнанку целиком в ночь выпуска.
Получает перо цапли, которое использует, чтобы переменить судьбу Слепого и научить его любви к миру «наружности».
Лицемерен, жесток, любит переливать из пустого в порожнее, груб к тем, кто слабее его и не может ответить тем же, нетерпим к слабостям чужих, хотя «своим» всё прощает. Издевался над Лордом, чем окончательно сломал ему психику. Превратил жизнь Чёрного в ад.
«Лысый безрукий верзила. Глаза зелёные как трава. Сломанный нос и ехидный рот с приподнятыми уголками. И протезы в черных перчатках». Второй в Доме после Слепого.
В детстве был белокурым в рыжину, во время Прыжка полностью облысел («неизвестная инфекция»). Сразу по поступлении в Дом стал изгоем в своей группе, Хламовнике, но, благодаря просьбе Слепого, получил от старшеклассника Седого амулет, который должен был помочь ему раскрыть свою силу.
Вместе с ближайшими друзьями Волком и Слепым устроил раскол в Хламовнике и образовал свою группу Чумных дохляков. По воспоминаниям Чёрного, покорял окружающих своим обаянием. После своего первого прыжка на «изнанке Дома» прожил шесть страшных лет, потому больше не использовал дар Прыгуна. Считает Дом злым существом, виновным во всех несчастьях его обитателей, отказывается от предложения Слепого перевести его на изнанку целиком в ночь выпуска.
Получает перо цапли, которое использует, чтобы переменить судьбу Слепого и научить его любви к миру «наружности».
Лицемерен, жесток, любит переливать из пустого в порожнее, груб к тем, кто слабее его и не может ответить тем же, нетерпим к слабостям чужих, хотя «своим» всё прощает. Издевался над Лордом, чем окончательно сломал ему психику. Превратил жизнь Чёрного в ад.
Русалка
Девушка Сфинкса. Отличается волосами «сказочной длины», всего на ладонь не достающими до колен, необычайно большими глазами на маленьком треугольном лице. «Русалке шестнадцать, но выглядит она двенадцатилетней. С её внешностью полагается верить в Деда Мороза и играть в куклы».
Любит вплетать в волосы колокольчики и прочие подобные украшения.
Отличный слушатель. Тратит на уход за волосами около двух часов ежедневно (при этом учитывается даже не мытьё, а только расчёсывание и приведение в порядок). Бывшая колясница.
Вяжет чудесные свитера, плетет рубашки и вышивает жилетки, дарит их тем, «кто оценит». Отличается некоторой невыраженностью, этаким «синдромом серой мыши»: не отстаивает свою точку зрения, не спорит, считает чужое мнение авторитетней своего, а себя — неяркой, неполноправной личностью. Эта её черта очень не нравится Сфинксу. Вылупилась из яйца, подаренного Слепому Хранителем Времени (Табаки). Слепой использовал Русалку, пытаясь удержать Сфинкса от выхода в Наружность.
Очень нравится Курильщику: «Русалка мне нравится. Она похожа на котёнка. Не открыточного пушистика, а бездомного, тощего, с невозможно красивыми глазами. Таких подбираешь, даже если они к тебе не лезут».
В Наружности стала Сфинксу женой-невидимкой: «то она есть, то её нет, и каждое исчезновение растягивается на годы».
Любит вплетать в волосы колокольчики и прочие подобные украшения.
Отличный слушатель. Тратит на уход за волосами около двух часов ежедневно (при этом учитывается даже не мытьё, а только расчёсывание и приведение в порядок). Бывшая колясница.
Вяжет чудесные свитера, плетет рубашки и вышивает жилетки, дарит их тем, «кто оценит». Отличается некоторой невыраженностью, этаким «синдромом серой мыши»: не отстаивает свою точку зрения, не спорит, считает чужое мнение авторитетней своего, а себя — неяркой, неполноправной личностью. Эта её черта очень не нравится Сфинксу. Вылупилась из яйца, подаренного Слепому Хранителем Времени (Табаки). Слепой использовал Русалку, пытаясь удержать Сфинкса от выхода в Наружность.
Очень нравится Курильщику: «Русалка мне нравится. Она похожа на котёнка. Не открыточного пушистика, а бездомного, тощего, с невозможно красивыми глазами. Таких подбираешь, даже если они к тебе не лезут».
В Наружности стала Сфинксу женой-невидимкой: «то она есть, то её нет, и каждое исчезновение растягивается на годы».
Категория: джен, гет
Жанр: драма, сюрреализм
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: смерть персонажа (неканонная)
| Прохладнее бы кровь и плавников бы пара, И путь мой был бы прям. Я поплыла б вокруг всего земного шара По рекам и морям. Безбровый глаз глубоководной рыбы, И хвост, и чешуя... Никто на свете, даже ты бы, Не угадал, что это я. В проеденном водой и солью камне Пережидала б я подводный мрак, И сквозь волну казалась бы луна мне Похожей на маяк. Была бы я и там такой же слабой, Как здесь от суеты. Но были бы ко мне добрее крабы, Нежели ты. И пусть бы бог хранил, моря волнуя, Тебя в твоих путях, И дал бы мне окончить жизнь земную В твоих сетях. © Вера Инбер |
Сначала он даже не понял, что за новый звук вплёлся в привычные речные звуки солнечного осеннего вечера. Одного из тех светлых и спокойных вечеров, когда рыба клюёт охотнее и бодрее всего, когда самые жирные и вкусные рыбёшки, словно бы одержимые странной страстью к самоуничтожению (либо к переходу на новый уровень существования — такой вариант тоже отрицать нельзя) наперебой стремятся попасться на его крючок.
Сфинкс, если говорить по правде, не очень любил рыбалку. Точнее, он и любил бы её, и ходил бы на неё чаще, если бы не... о, каждый раз находилось столько бесчисленных «но», что они, будучи поодиночке незначительными и бессильными, вместе накидывались на него и заваливали своим количеством.
А вот сейчас захотелось. По старой памяти, может быть — сколько славных вечеров, очень похожих на этот, они провели, рыбача с отцом Курильщика. Если бы он был сейчас жив, ни в коем случае не упустил бы шанс порыбачить именно по такой чудесной погоде.
И новые протезы тоже неплохо было бы испытать — что ни говори, а интересно жить в меняющемся мире, так насыщенном технологиями, что даже для безрукого придумают руки, которые будут гораздо удобнее грабель из его детства.
Словом, всё как будто бы сошлось, одно к одному — словно множество маленьких событий решили выстроить свой победоносный клин и разбить армию «но». И сейчас он сидел — пожилой и лысый — на вершине этого солнечного клина, в глухой излучине реки. Компанию ему составляли одни стрекозы да его богатый улов — Курильщика не отпустил Чёрный. Хотя, может быть — при этой мысли Сфинкс усмехнулся — если бы Курильщик действительно хотел... Он как будто бы до сих пор ревновал его к отцу, ревновал отчаянно и по-детски, несмотря на то, сколько лет прошло с его смерти.
Но и так ему было неплохо — мыслей накопилось предостаточно, чтобы за их обдумыванием провести сколько угодно времени; стрекозы еле-еле звенели в воздухе крыльями, а выловленные рыбы бесшумно разевали рты, демонстрируя, что переход на новый круг давался им непросто — даже, можно позволить в их отношении такое слово, мучительно.
Сфинксу неприятно было думать, чьи глаза ему напомнили глаза этих рыб, но от бесцветно-серых глаз его мысли неумолимо утекли к кругам и к тому, что происходит с теми, кого из этих кругов выдёргивают и с теми, кто выдёргивает, и за этими мыслями он как-то пропустил еле слышный звон.
Очнулся и обернулся он тогда, когда звон стал чуть громче.
Этого не могло быть.
С их последней встречи, которая, кстати, длилась всего несколько минут, прошло... Сколько? Много, очень много лет.
Он уже даже не то, что потерял надежду — больше! Он потерял сами воспоминания о том, что он когда-то надеялся.
Он сидела среди его улова, аккуратная и тихая. Она каким-то образом умудрилась ничего не расшвырять и даже почти не сдвинуть других рыбин, да и вообще выглядела так, словно ей тут было самое место, словно это так и надо — когда маленькая девочка... — или девушка? или женщина? — с невероятно длинными волосами сидит, обняв свои колени, и смотрит таким взглядом, которые запоминаются навсегда.
Создание иных миров — она не старела так, как старел Сфинкс. Она просто неуловимо менялась, пропадая каждый раз на всё более долгий срок, появляясь каждый раз на такие короткие мгновения, что их даже было нельзя назвать встречей. Покажется на миг — и потом отпускает годы течь без неё.
Кажется, он даже вскрикнул и рванулся к ней, протянув протезы так, как мог бы протянуть настоящие руки. И только упав возле неё на колени, увидел это — дорожка крови, совсем небольшая, такая же аккуратная и незаметная, как и она сама, текла из её горла осторожно, но неуклонно. Как будто бы первая крупная капля, уже спрятавшаяся за воротником её странной футболки, больше похожей на растянутое платье — «да это же ведь моя футболка!», понял он вдруг — была первопроходцем, прокладывающим путь всем тем каплям, которые пойдут за ней.
Понять всё, что он подумал, всё, что отразилось у него на лице, было, видимо, совсем нетрудно даже более толстокожему созданию, чем она.
— Пожалуйста, — слабо улыбнулась она, — не надо так пугаться. Я сама сейчас это выбрала — чтобы моя жизнь закончилась здесь, а не там.
Сфинкс наклонился к ней — к самому лицу, к огромным глазам, к маленькому гладкому лбу и тонкой ниточке пробора — как раз чтобы услышать, как она прошептала напоследок, словно бы доверяя ему величайший секрет:
— Сейчас я стану пеной... не морской, а речной, но всё же...
Сфинкс, если говорить по правде, не очень любил рыбалку. Точнее, он и любил бы её, и ходил бы на неё чаще, если бы не... о, каждый раз находилось столько бесчисленных «но», что они, будучи поодиночке незначительными и бессильными, вместе накидывались на него и заваливали своим количеством.
А вот сейчас захотелось. По старой памяти, может быть — сколько славных вечеров, очень похожих на этот, они провели, рыбача с отцом Курильщика. Если бы он был сейчас жив, ни в коем случае не упустил бы шанс порыбачить именно по такой чудесной погоде.
И новые протезы тоже неплохо было бы испытать — что ни говори, а интересно жить в меняющемся мире, так насыщенном технологиями, что даже для безрукого придумают руки, которые будут гораздо удобнее грабель из его детства.
Словом, всё как будто бы сошлось, одно к одному — словно множество маленьких событий решили выстроить свой победоносный клин и разбить армию «но». И сейчас он сидел — пожилой и лысый — на вершине этого солнечного клина, в глухой излучине реки. Компанию ему составляли одни стрекозы да его богатый улов — Курильщика не отпустил Чёрный. Хотя, может быть — при этой мысли Сфинкс усмехнулся — если бы Курильщик действительно хотел... Он как будто бы до сих пор ревновал его к отцу, ревновал отчаянно и по-детски, несмотря на то, сколько лет прошло с его смерти.
Но и так ему было неплохо — мыслей накопилось предостаточно, чтобы за их обдумыванием провести сколько угодно времени; стрекозы еле-еле звенели в воздухе крыльями, а выловленные рыбы бесшумно разевали рты, демонстрируя, что переход на новый круг давался им непросто — даже, можно позволить в их отношении такое слово, мучительно.
Сфинксу неприятно было думать, чьи глаза ему напомнили глаза этих рыб, но от бесцветно-серых глаз его мысли неумолимо утекли к кругам и к тому, что происходит с теми, кого из этих кругов выдёргивают и с теми, кто выдёргивает, и за этими мыслями он как-то пропустил еле слышный звон.
Очнулся и обернулся он тогда, когда звон стал чуть громче.
Этого не могло быть.
С их последней встречи, которая, кстати, длилась всего несколько минут, прошло... Сколько? Много, очень много лет.
Он уже даже не то, что потерял надежду — больше! Он потерял сами воспоминания о том, что он когда-то надеялся.
Он сидела среди его улова, аккуратная и тихая. Она каким-то образом умудрилась ничего не расшвырять и даже почти не сдвинуть других рыбин, да и вообще выглядела так, словно ей тут было самое место, словно это так и надо — когда маленькая девочка... — или девушка? или женщина? — с невероятно длинными волосами сидит, обняв свои колени, и смотрит таким взглядом, которые запоминаются навсегда.
Создание иных миров — она не старела так, как старел Сфинкс. Она просто неуловимо менялась, пропадая каждый раз на всё более долгий срок, появляясь каждый раз на такие короткие мгновения, что их даже было нельзя назвать встречей. Покажется на миг — и потом отпускает годы течь без неё.
Кажется, он даже вскрикнул и рванулся к ней, протянув протезы так, как мог бы протянуть настоящие руки. И только упав возле неё на колени, увидел это — дорожка крови, совсем небольшая, такая же аккуратная и незаметная, как и она сама, текла из её горла осторожно, но неуклонно. Как будто бы первая крупная капля, уже спрятавшаяся за воротником её странной футболки, больше похожей на растянутое платье — «да это же ведь моя футболка!», понял он вдруг — была первопроходцем, прокладывающим путь всем тем каплям, которые пойдут за ней.
Понять всё, что он подумал, всё, что отразилось у него на лице, было, видимо, совсем нетрудно даже более толстокожему созданию, чем она.
— Пожалуйста, — слабо улыбнулась она, — не надо так пугаться. Я сама сейчас это выбрала — чтобы моя жизнь закончилась здесь, а не там.
Сфинкс наклонился к ней — к самому лицу, к огромным глазам, к маленькому гладкому лбу и тонкой ниточке пробора — как раз чтобы услышать, как она прошептала напоследок, словно бы доверяя ему величайший секрет:
— Сейчас я стану пеной... не морской, а речной, но всё же...
Название: Критические дни Чёрного Ральфа
Автор: ОК Дом, в котором... 2015
Бета: ОК Дом, в котором... 2015
Форма: проза
Размер: мини, 1370 слов
Пейринг/Персонажи: Ральф/Стервятник, упоминается Стервятник\Дорогуша
Категория: слэш, омегаверсУКУР, КРЭК, ГЛУМ НАДВСЕМ СВЯТЫМ ПРИНЯТЫМИ В ФАНДОМЕ СЛЭШЕРСКИМИ ШТАМПАМИ, ТРЭШ, ГИЕНИНГ И ДИКИЙ, НИЧЕМ НЕ ПРИКРЫТЫЙ... ДЖЕН
Жанр: экспериментальный
Рейтинг: R-NC-столько не живутG
Предупреждения: см. выше, а также, вероятно, ООС персонажей
Краткое содержание: Ральф ненавидел, когда у него начинались ЭТИ дни
Примечание: исчадие внутрикомандного чата, последствия настойки №0/IV)))
Размещение: со ссылкой на командную выкладку
Автор: ОК Дом, в котором... 2015
Бета: ОК Дом, в котором... 2015
Форма: проза
Размер: мини, 1370 слов
Пейринг/Персонажи: Ральф/Стервятник, упоминается Стервятник\Дорогуша
Ральф
, Чёрный Ральф, или Р Первый.
Ненавидит свою кличку. Одевается в чёрное.
«У него очень мрачное, злодейское лицо — у настоящих злодеев таких не бывает. Только в кино, в самых старых фильмах. И он даже не думает седеть или лысеть, хотя проработал здесь уже… лет тринадцать, не меньше. Очень стойкий человек.»
Густые брови, «клювастое лицо». (© Сфинкс)
На левой руке нет двух пальцев, и он носит специальную перчатку, чтобы слегка это замаскировать.
Всегда крайне порядочен со своими подопечными, до последнего отстаивает их интересы. По-настоящему благороден, самоотвержен, не терпит хитростей, уловок, обмана. Справедлив, тактичен, умён, великодушен, отважен, любопытен, очень наблюдателен. Расшифровывает надписи на стенах Дома, кроме того, несколько раз сам пробовал выбираться по ночам и писать.
«Ральф редко когда ощущал себя таким молодым, как в ночи вылазок с баллончиком краски. Баллончик и фонарик, больше для этого занятия ничего не требовалось. Это стало намного легче делать, когда он переселился на второй этаж, но тогда же его дважды чуть не застали врасплох, и он перестал вносить свою лепту в прозвища Дома, опасаясь, что рано или поздно его разоблачат.»
Понимает, что Дом обладает тайнами, и — единственный из взрослых — стремится разобраться в них.
После кровавой бойни в Доме намеренно выбрал себе «самых странных и самых опасных» воспитанников.
После возвращения из длительного — полгода — отпуска, сам того не осознавая, перепрыгивает на Изнанку.
Единственный из воспитателей, ночевал на втором этаже и, таким образом, находился на круглосуточном дежурстве.
Помог вызволить Лорда из психушки и вернуть его в Дом.
Несколько раз спасал Стервятника. Первый раз — после смерти его брата, второй — когда от Старика узнал, что Крёстная приходится бабкой Рексу и готовится к его отправке из Дома.
За благородство и отвагу нелюбим Слепым и Сфинксом.
На Изнанке принял на себя пожизненную обязанность сторожа Дома и стал воспитывать маленькую Крёстную как родную дочь.
Ненавидит свою кличку. Одевается в чёрное.
«У него очень мрачное, злодейское лицо — у настоящих злодеев таких не бывает. Только в кино, в самых старых фильмах. И он даже не думает седеть или лысеть, хотя проработал здесь уже… лет тринадцать, не меньше. Очень стойкий человек.»
Густые брови, «клювастое лицо». (© Сфинкс)
На левой руке нет двух пальцев, и он носит специальную перчатку, чтобы слегка это замаскировать.
Всегда крайне порядочен со своими подопечными, до последнего отстаивает их интересы. По-настоящему благороден, самоотвержен, не терпит хитростей, уловок, обмана. Справедлив, тактичен, умён, великодушен, отважен, любопытен, очень наблюдателен. Расшифровывает надписи на стенах Дома, кроме того, несколько раз сам пробовал выбираться по ночам и писать.
«Ральф редко когда ощущал себя таким молодым, как в ночи вылазок с баллончиком краски. Баллончик и фонарик, больше для этого занятия ничего не требовалось. Это стало намного легче делать, когда он переселился на второй этаж, но тогда же его дважды чуть не застали врасплох, и он перестал вносить свою лепту в прозвища Дома, опасаясь, что рано или поздно его разоблачат.»
Понимает, что Дом обладает тайнами, и — единственный из взрослых — стремится разобраться в них.
После кровавой бойни в Доме намеренно выбрал себе «самых странных и самых опасных» воспитанников.
После возвращения из длительного — полгода — отпуска, сам того не осознавая, перепрыгивает на Изнанку.
Единственный из воспитателей, ночевал на втором этаже и, таким образом, находился на круглосуточном дежурстве.
Помог вызволить Лорда из психушки и вернуть его в Дом.
Несколько раз спасал Стервятника. Первый раз — после смерти его брата, второй — когда от Старика узнал, что Крёстная приходится бабкой Рексу и готовится к его отправке из Дома.
За благородство и отвагу нелюбим Слепым и Сфинксом.
На Изнанке принял на себя пожизненную обязанность сторожа Дома и стал воспитывать маленькую Крёстную как родную дочь.
Стервятник
, упоминается Рекс, сиамский близнец Макса. Ему при разделении досталась нога, которая могла бы быть у брата. После смерти Макса (носившего кличку Тень) спасён от сумасшествия Ральфом, носит вечный траур по брату.
Вожак третьей группы (Птицы). Прыгун. Выращивает кактусы и имеет о них весьма обширные познания. На прогулки по Дому и во время визитов в Четвёртую берёт с собой свой любимый кактус — Луиса.
Высокий, хромой, часто мучается от болей в костях ноги.
Любит ключи, особенно бесполезные. Носит в ушах много серёжек, надевает на себя вычурные украшения. Отращивает ногти, делает маникюр чёрным лаком, подводит глаза. Пальцы унизывает перстнями так, что они почти не сгибаются.
Внешность: нос крючком, длинные волосы цвета соломы или чуть темнее (которые он иногда заплетает в косу), острый подбородок, крупные красные дёсны, жёлтые «сатанинские» глаза.
Очень изысканно ведёт себя, безукоризненно вежлив, дипломатичен, целомудрен, щедр, тактичен, никогда не забывает добра, которое ему сделали. Приходит на помощь окружающим. Пахнет мятой и ацетоном, чистоплотен, изящен, культурен. Бережёт рисунки Леопарда на стенах — подмазывает их эмульсией, чтобы не осыпались.
Находится в некоем духовном вакууме — ему не с кем поговорить о музыке, о живописи. Любит картины Босха, сравнивает с ними окружающую действительность.
Ходят слухи, что он спит в гробу.
Умеет подделывать почерк и взламывать замки. Внук Крёстной и наследник огромного особняка, доставшегося ему от деда, судя по всему, тем самым хотевшего насолить своей жене. Был отправлен вместе с братом в Дом почти с самого рождения. Его мать покончила жизнь самоубийством в 19 лет, сведений об отце Стервятника нет. В конце книги получает шестерёнку от часов в дар от Лорда и отправляется на новый круг.
Вожак третьей группы (Птицы). Прыгун. Выращивает кактусы и имеет о них весьма обширные познания. На прогулки по Дому и во время визитов в Четвёртую берёт с собой свой любимый кактус — Луиса.
Высокий, хромой, часто мучается от болей в костях ноги.
Любит ключи, особенно бесполезные. Носит в ушах много серёжек, надевает на себя вычурные украшения. Отращивает ногти, делает маникюр чёрным лаком, подводит глаза. Пальцы унизывает перстнями так, что они почти не сгибаются.
Внешность: нос крючком, длинные волосы цвета соломы или чуть темнее (которые он иногда заплетает в косу), острый подбородок, крупные красные дёсны, жёлтые «сатанинские» глаза.
Очень изысканно ведёт себя, безукоризненно вежлив, дипломатичен, целомудрен, щедр, тактичен, никогда не забывает добра, которое ему сделали. Приходит на помощь окружающим. Пахнет мятой и ацетоном, чистоплотен, изящен, культурен. Бережёт рисунки Леопарда на стенах — подмазывает их эмульсией, чтобы не осыпались.
Находится в некоем духовном вакууме — ему не с кем поговорить о музыке, о живописи. Любит картины Босха, сравнивает с ними окружающую действительность.
Ходят слухи, что он спит в гробу.
Умеет подделывать почерк и взламывать замки. Внук Крёстной и наследник огромного особняка, доставшегося ему от деда, судя по всему, тем самым хотевшего насолить своей жене. Был отправлен вместе с братом в Дом почти с самого рождения. Его мать покончила жизнь самоубийством в 19 лет, сведений об отце Стервятника нет. В конце книги получает шестерёнку от часов в дар от Лорда и отправляется на новый круг.
Дорогуша
Колясник из стаи Птиц. В разговоре любит обращаться к людям «Дорогуша», видимо, из за этого и получил свою кличку. Разговорчивый и жизнерадостный, склонный пошутить, любит смешивать коктейли.
Разбирается в домовских спиртных напитках, всегда рад предложить их людям (Табаки — текилу, Курильщику — коктейль, который в Самую Длинную временно унёс его на Изнанку).
После выпуска и «Ночи сказок» изменился, видимо, очень тяжело перенеся то, что вожак ушел на другой круг и что шестеро состайников стали «спящими». «До того, как его забрали, только сидел в углу и злобно на всех таращился».
«Дорогушу увезли первым, он был немного не в себе. Остальные Птицы уверяли, что это его обычное состояние, но, видно, оно достало не только нас, так что Дорогушу отправили домой на два дня раньше». (© Курильщик).
Разбирается в домовских спиртных напитках, всегда рад предложить их людям (Табаки — текилу, Курильщику — коктейль, который в Самую Длинную временно унёс его на Изнанку).
После выпуска и «Ночи сказок» изменился, видимо, очень тяжело перенеся то, что вожак ушел на другой круг и что шестеро состайников стали «спящими». «До того, как его забрали, только сидел в углу и злобно на всех таращился».
«Дорогушу увезли первым, он был немного не в себе. Остальные Птицы уверяли, что это его обычное состояние, но, видно, оно достало не только нас, так что Дорогушу отправили домой на два дня раньше». (© Курильщик).
Категория: слэш, омегаверсУКУР, КРЭК, ГЛУМ НАД
Жанр: экспериментальный
Рейтинг: R-NC-столько не живутG
Предупреждения: см. выше, а также, вероятно, ООС персонажей
Краткое содержание: Ральф ненавидел, когда у него начинались ЭТИ дни
Примечание: исчадие внутрикомандного чата, последствия настойки №0/IV)))
Размещение: со ссылкой на командную выкладку
Ральф ненавидел наступление этих дней.
Он чувствовал их приближение заранее, едва подняв голову с подушки: по тому, как сильно у него торчало по утрам и никак не желало опускаться, по своему безумному отражению в зеркале, когда брился.
По особому ощущению под ладоням, когда ерошил волосы, пытаясь разгадать очередную задачу настенных надписей Дома.
По смутному чувству недовольства: зудящему, отвратительному, неприятному раздражению. Оно будто бы стекало по утрам с зубцов расчёски, которой он причёсывался, сквозь влажные пряди волос просачиваясь в его мысли. И оставалось там на весь день, пока он сидел на уроках у Волков и у Птиц, пока он обедал в компании мерзко ржущего надо всем Шерифа, пока обходил Дом, следя, всё ли в порядке, пока проводил одинокие вечера в своём кабинете…
Приближение этих дней Ральф старался оттягивать, как только мог. Он слышал что-то о зависимости их наступления от фаз Луны. Впрочем, это всегда казалось ему глупым предрассудком, суеверием, которым лучше не забивать голову.
Хотя теперь, мучаясь перед наступлением того самого критического дня, он уже готов был и выучить фазы луны, и поверить в эту несчастную взаимосвязь.
Ральф старался делать всё, чтобы наступление этих злосчастных дней прошло незамеченным. Ему казалось, что он уже достаточно приучился держать себя в руках, однако чего бы он только ни отдал — лишь бы они не приходили так скоро.
«Бойся кислоты, пролитой на мозг!» — с фальшивой заботливостью предупредили его однажды яркие скачущие буквы. Тот, кто рискнул их написать, очевидно, опасался слишком уж приближаться к воспитательскому кабинету. Однако расположение послания всё равно недвусмысленно намекало: ничего-то, мол, у тебя не получится скрыть, Р Первый. Даже не надо было сидеть над разгадкой этих слов целый вечер, ероша по привычке волосы… а, чёрт!
Да, увы, незамеченным предстоящий час Икс просто не мог остаться — где угодно, но только не в Доме, под надзором стольких наблюдательных глаз. Особенно одних, золотистых… которые следили за ним пристальнее других и улавливали в нём многое чуть ли не раньше, чем он сам начинал это замечать.
И поэтому, когда однажды вечером в дверь его кабинета осторожно постучались, Ральф был безмерно благодарен Стервятнику за чуткость: ведь тот понял, как неприятно воспитателю приходить по столь деликатному делу. Увидел, учуял — и явился первый, не дожидаясь, когда критические дни совсем замучают Ральфа!
Ральф чувствовал облегчение наравне со стыдом, сдержанно произнося в ответ на этот стук: «Открыто!» — и стараясь, чтобы голос при этом не дрожал.
— Добрый вечер, Р Первый, — начал Стервятник. Перешагнув порог, он плотно закрыл за собой дверь и не спеша похромал к дивану.
Ральф молча кивнул в знак приветствия. Можно представить, как забавно его мрачная решимость смотрится со стороны! Да кого он вообще пытается обмануть? Уж Стервятник-то точно знает, что сейчас ему нужно только одно, и поскорее.
М-да, он уже был порядком измучен. Будь на то исключительно его воля — приступил бы сразу к делу, без этих расшаркиваний и церемоний. Однако Стервятник и так уже оказал ему огромную услугу, постучавшись сейчас в его кабинет, придя затем, чтобы принести долгожданное облегчение, поэтому Ральф понимал, что немного потерпеть и ещё чуть-чуть подождать — просто элементарная вежливость.
— Мне неудобно предлагать тебе это, право, но не желаешь ли прогуляться со мной в… — Стервятник сделал долгую паузу и посмотрел в упор, прямо ему в глаза, своими — золотистыми и усталыми, — в ванную? — Закончил он, еле заметно вздохнув и слегка потупившись.
Ральфу стало стыдно за то, что он взвалил этот разговор целиком и полностью на Стервятника. Тот, в конце-то концов, заявился сюда ради него, чтобы сделать ему хорошо…
— Пойдём, — мрачно уронил Ральф, поднимаясь и первым проходя в дверь ванной. По дороге он прихватил стул, несколько газет с письменного стола и полотенце с крючка.
Оставалось совсем недолго, совсем чуть-чуть потерпеть — и всё закончится.
Стервятник осторожно двинулся за ним.
«Не стоит забывать, — подумал Ральф, — что он совсем ещё подросток, почти ребёнок… что раньше он не делал это ни с кем и никогда. Что он пошёл на это ради меня. Естественно, теперь он будет испытывать смущение, вытворяя со мной такое!».
Но когда его шеи осторожно касались острые ногти — Стервятник даже, специально ради такого случая, освобождал пальцы от колец — и когда к его ушам, к его затылку, к его плечам прикасались тонкие пальцы, когда он чувствовал собственной кожей сладкий холод металла и не мог сдержать лёгкую ответную дрожь, когда узкая ладонь проводила по его спине, когда Стервятник осторожно, всё так же отводя глаза, шептал ему на ухо: — Хочешь как всегда? — то ему всё сложнее было помнить о возрасте того, кто стоял сейчас рядом с ним, почти прижимаясь к нему бёдрами.
— Нагнись немного, — негромко, почти деловитым тоном, приказывал Стервятник, слегка надавливая — и Ральф покорно нагибался. «Только не хватало, — думал он, — чтобы этот паршивец вообразил, будто бы мне нравится вот так повиноваться!»
Видимо, Стервятник уловил его тревогу, потому что где-то в районе шеи Ральф скорее ощутил, чем услышал шёпот:
— Расслабься, Р Первый. Я, как всегда, буду очень осторожен… обещаю.
Ральф заставил себя не думать о губах, которые только что были так близко — но как будто нарочно дразнили, не прикасаясь к коже.
— Послушай… — хрипло сказал он под журчание льющейся воды — ведь это так удобно: включать воду, когда Стервятник проделывает с ним это… — Ты ведь никому не…
Ральф почувствовал, как Стервятник ухмыльнулся, и тут же ощутил холодное прикосновение к левому уху.
— Будь спокоен, — ответил Стервятник серьёзно.
— Если у тебя устала спина, или… — услышав это, Стервятник удивлённо поднял глаза и поймал взгляд Ральфа в зеркале, — или затекли, например, плечи, — теперь Ральф говорил, глаза ему в глаза через отражение, — то мы можем поменять позу…
— Спасибо за заботу, Р Первый, но не в моей привычке бросать начатое на полпути. — сухо ответил Стервятник. Что уж греха таить, их обоих крайне смущало то, что происходило… То, что обязательно должно было оставаться тайной.
— Только нагнись ещё чуть ниже, пожалуйста, — попросил Стервятник, и Ральф увидел в зеркале, как тот едва заметно закусил губу от усердия.
«Не смей сейчас даже думать, — напомнил сам себе Ральф, — о том, что это делает с тобой всего лишь очень неопытный подросток, который до тебя ни с кем такими вещами не занимался! Он же практикуется, у него получается всё лучше и лучше…» — и едва поморщился, вспомнив, как это было у них в первый раз и как он потом не мог дождаться, когда же последствия тренировки Стервятника на нём станут менее заметны.
— Всё в порядке? — спросил Ральф, покорно нагибаясь.
— Да, — тихо ответил Стервятник. — Расслабься же, — снова попросил он, невесомо прикасаясь к его плечу, — я почти заканчиваю, осталось совсем чуть-чуть.
Ральф позволил себе последовать его совету и закрыл глаза, вслушиваясь в размеренные звуки и шум льющейся воды…
— Вот так — хорошо? — спросил Стервятник, заканчивая, и протянул Ральфу полотенце, чтобы тот мог вытереться.
— Да, — абсолютно искренне ответил Ральф, глядя на себя в зеркало. Собственно, удовлетворённое выражение лица говорило само за себя лучше любых слов. Теперь ему действительно было хорошо — правда, ровно до наступления следующих критических дней, но об этом лучше сейчас не думать. — Да. Ты, как всегда, на высоте! — Добавил он, вспомнив, что в таких случаях неплохо бы сказать что-то поощряющее. Чтобы в следующий раз получилось не хуже.
— Я рад, что сумел помочь тебе, Р Первый, — степенно отозвался Стервятник. Похоже, к нему возвращалось самообладание. И только розоватые пятна смущённого румянца на обычно бледных скулах да умело сдерживаемое, участившееся от напряжения дыхание выдавало, как он неплохо потрудился над Ральфом.
— Слушай, — окликнул Ральф Стервятника в дверях, когда тот уже удалялся.
— Да? — обернулся он, изящно качнувшись.
— А можно спросить… — замялся Ральф. Даже непонятно, от чего ему больше было неловко — от вопроса, который он собирался задать, или от того, что спросить это не пришло ему в голову раньше. Стервятник подбодрил его, слегка прикрыв глаза на миг и снова открыв их, и Ральф продолжил:
— А кто… а кто помогает тебе, когда тебе нужно… — Ральф замялся, подбирая подходящее слово, но Стервятник и так всё понял.
— Иногда — я сам… — и, оценив удивлённый взгляд Ральфа после такого ответа, неторопливо добавил, едва заметно улыбнувшись: — А иногда меня подстригает Дорогуша. И знаешь, у него не так уж плохо выходит… правда, — добавил он, — со мной всё намного проще, у меня волосы длинные. Так что он подрезает лишь самые кончики, когда они начинают сечься и путаться. Ну… спокойной ночи тебе, Ральф. — он развернулся и канул в коридорную темноту до следующего раза.
До тех пор, пока у Ральфа снова не отрастёт стрижка так сильно, что волосы станут мешать, доводя его до бешенства, вставая дыбом по утрам и не поддаваясь мокрой расчёске.
А что ему ещё оставалось делать? Среди обслуживающего персонала в Доме парикмахера не было, поэтому каждый выкручивался как мог.
Он чувствовал их приближение заранее, едва подняв голову с подушки: по тому, как сильно у него торчало по утрам и никак не желало опускаться, по своему безумному отражению в зеркале, когда брился.
По особому ощущению под ладоням, когда ерошил волосы, пытаясь разгадать очередную задачу настенных надписей Дома.
По смутному чувству недовольства: зудящему, отвратительному, неприятному раздражению. Оно будто бы стекало по утрам с зубцов расчёски, которой он причёсывался, сквозь влажные пряди волос просачиваясь в его мысли. И оставалось там на весь день, пока он сидел на уроках у Волков и у Птиц, пока он обедал в компании мерзко ржущего надо всем Шерифа, пока обходил Дом, следя, всё ли в порядке, пока проводил одинокие вечера в своём кабинете…
Приближение этих дней Ральф старался оттягивать, как только мог. Он слышал что-то о зависимости их наступления от фаз Луны. Впрочем, это всегда казалось ему глупым предрассудком, суеверием, которым лучше не забивать голову.
Хотя теперь, мучаясь перед наступлением того самого критического дня, он уже готов был и выучить фазы луны, и поверить в эту несчастную взаимосвязь.
Ральф старался делать всё, чтобы наступление этих злосчастных дней прошло незамеченным. Ему казалось, что он уже достаточно приучился держать себя в руках, однако чего бы он только ни отдал — лишь бы они не приходили так скоро.
«Бойся кислоты, пролитой на мозг!» — с фальшивой заботливостью предупредили его однажды яркие скачущие буквы. Тот, кто рискнул их написать, очевидно, опасался слишком уж приближаться к воспитательскому кабинету. Однако расположение послания всё равно недвусмысленно намекало: ничего-то, мол, у тебя не получится скрыть, Р Первый. Даже не надо было сидеть над разгадкой этих слов целый вечер, ероша по привычке волосы… а, чёрт!
Да, увы, незамеченным предстоящий час Икс просто не мог остаться — где угодно, но только не в Доме, под надзором стольких наблюдательных глаз. Особенно одних, золотистых… которые следили за ним пристальнее других и улавливали в нём многое чуть ли не раньше, чем он сам начинал это замечать.
И поэтому, когда однажды вечером в дверь его кабинета осторожно постучались, Ральф был безмерно благодарен Стервятнику за чуткость: ведь тот понял, как неприятно воспитателю приходить по столь деликатному делу. Увидел, учуял — и явился первый, не дожидаясь, когда критические дни совсем замучают Ральфа!
Ральф чувствовал облегчение наравне со стыдом, сдержанно произнося в ответ на этот стук: «Открыто!» — и стараясь, чтобы голос при этом не дрожал.
— Добрый вечер, Р Первый, — начал Стервятник. Перешагнув порог, он плотно закрыл за собой дверь и не спеша похромал к дивану.
Ральф молча кивнул в знак приветствия. Можно представить, как забавно его мрачная решимость смотрится со стороны! Да кого он вообще пытается обмануть? Уж Стервятник-то точно знает, что сейчас ему нужно только одно, и поскорее.
М-да, он уже был порядком измучен. Будь на то исключительно его воля — приступил бы сразу к делу, без этих расшаркиваний и церемоний. Однако Стервятник и так уже оказал ему огромную услугу, постучавшись сейчас в его кабинет, придя затем, чтобы принести долгожданное облегчение, поэтому Ральф понимал, что немного потерпеть и ещё чуть-чуть подождать — просто элементарная вежливость.
— Мне неудобно предлагать тебе это, право, но не желаешь ли прогуляться со мной в… — Стервятник сделал долгую паузу и посмотрел в упор, прямо ему в глаза, своими — золотистыми и усталыми, — в ванную? — Закончил он, еле заметно вздохнув и слегка потупившись.
Ральфу стало стыдно за то, что он взвалил этот разговор целиком и полностью на Стервятника. Тот, в конце-то концов, заявился сюда ради него, чтобы сделать ему хорошо…
— Пойдём, — мрачно уронил Ральф, поднимаясь и первым проходя в дверь ванной. По дороге он прихватил стул, несколько газет с письменного стола и полотенце с крючка.
Оставалось совсем недолго, совсем чуть-чуть потерпеть — и всё закончится.
Стервятник осторожно двинулся за ним.
«Не стоит забывать, — подумал Ральф, — что он совсем ещё подросток, почти ребёнок… что раньше он не делал это ни с кем и никогда. Что он пошёл на это ради меня. Естественно, теперь он будет испытывать смущение, вытворяя со мной такое!».
Но когда его шеи осторожно касались острые ногти — Стервятник даже, специально ради такого случая, освобождал пальцы от колец — и когда к его ушам, к его затылку, к его плечам прикасались тонкие пальцы, когда он чувствовал собственной кожей сладкий холод металла и не мог сдержать лёгкую ответную дрожь, когда узкая ладонь проводила по его спине, когда Стервятник осторожно, всё так же отводя глаза, шептал ему на ухо: — Хочешь как всегда? — то ему всё сложнее было помнить о возрасте того, кто стоял сейчас рядом с ним, почти прижимаясь к нему бёдрами.
— Нагнись немного, — негромко, почти деловитым тоном, приказывал Стервятник, слегка надавливая — и Ральф покорно нагибался. «Только не хватало, — думал он, — чтобы этот паршивец вообразил, будто бы мне нравится вот так повиноваться!»
Видимо, Стервятник уловил его тревогу, потому что где-то в районе шеи Ральф скорее ощутил, чем услышал шёпот:
— Расслабься, Р Первый. Я, как всегда, буду очень осторожен… обещаю.
Ральф заставил себя не думать о губах, которые только что были так близко — но как будто нарочно дразнили, не прикасаясь к коже.
— Послушай… — хрипло сказал он под журчание льющейся воды — ведь это так удобно: включать воду, когда Стервятник проделывает с ним это… — Ты ведь никому не…
Ральф почувствовал, как Стервятник ухмыльнулся, и тут же ощутил холодное прикосновение к левому уху.
— Будь спокоен, — ответил Стервятник серьёзно.
— Если у тебя устала спина, или… — услышав это, Стервятник удивлённо поднял глаза и поймал взгляд Ральфа в зеркале, — или затекли, например, плечи, — теперь Ральф говорил, глаза ему в глаза через отражение, — то мы можем поменять позу…
— Спасибо за заботу, Р Первый, но не в моей привычке бросать начатое на полпути. — сухо ответил Стервятник. Что уж греха таить, их обоих крайне смущало то, что происходило… То, что обязательно должно было оставаться тайной.
— Только нагнись ещё чуть ниже, пожалуйста, — попросил Стервятник, и Ральф увидел в зеркале, как тот едва заметно закусил губу от усердия.
«Не смей сейчас даже думать, — напомнил сам себе Ральф, — о том, что это делает с тобой всего лишь очень неопытный подросток, который до тебя ни с кем такими вещами не занимался! Он же практикуется, у него получается всё лучше и лучше…» — и едва поморщился, вспомнив, как это было у них в первый раз и как он потом не мог дождаться, когда же последствия тренировки Стервятника на нём станут менее заметны.
— Всё в порядке? — спросил Ральф, покорно нагибаясь.
— Да, — тихо ответил Стервятник. — Расслабься же, — снова попросил он, невесомо прикасаясь к его плечу, — я почти заканчиваю, осталось совсем чуть-чуть.
Ральф позволил себе последовать его совету и закрыл глаза, вслушиваясь в размеренные звуки и шум льющейся воды…
— Вот так — хорошо? — спросил Стервятник, заканчивая, и протянул Ральфу полотенце, чтобы тот мог вытереться.
— Да, — абсолютно искренне ответил Ральф, глядя на себя в зеркало. Собственно, удовлетворённое выражение лица говорило само за себя лучше любых слов. Теперь ему действительно было хорошо — правда, ровно до наступления следующих критических дней, но об этом лучше сейчас не думать. — Да. Ты, как всегда, на высоте! — Добавил он, вспомнив, что в таких случаях неплохо бы сказать что-то поощряющее. Чтобы в следующий раз получилось не хуже.
— Я рад, что сумел помочь тебе, Р Первый, — степенно отозвался Стервятник. Похоже, к нему возвращалось самообладание. И только розоватые пятна смущённого румянца на обычно бледных скулах да умело сдерживаемое, участившееся от напряжения дыхание выдавало, как он неплохо потрудился над Ральфом.
— Слушай, — окликнул Ральф Стервятника в дверях, когда тот уже удалялся.
— Да? — обернулся он, изящно качнувшись.
— А можно спросить… — замялся Ральф. Даже непонятно, от чего ему больше было неловко — от вопроса, который он собирался задать, или от того, что спросить это не пришло ему в голову раньше. Стервятник подбодрил его, слегка прикрыв глаза на миг и снова открыв их, и Ральф продолжил:
— А кто… а кто помогает тебе, когда тебе нужно… — Ральф замялся, подбирая подходящее слово, но Стервятник и так всё понял.
— Иногда — я сам… — и, оценив удивлённый взгляд Ральфа после такого ответа, неторопливо добавил, едва заметно улыбнувшись: — А иногда меня подстригает Дорогуша. И знаешь, у него не так уж плохо выходит… правда, — добавил он, — со мной всё намного проще, у меня волосы длинные. Так что он подрезает лишь самые кончики, когда они начинают сечься и путаться. Ну… спокойной ночи тебе, Ральф. — он развернулся и канул в коридорную темноту до следующего раза.
До тех пор, пока у Ральфа снова не отрастёт стрижка так сильно, что волосы станут мешать, доводя его до бешенства, вставая дыбом по утрам и не поддаваясь мокрой расчёске.
А что ему ещё оставалось делать? Среди обслуживающего персонала в Доме парикмахера не было, поэтому каждый выкручивался как мог.
Название: Долевая
Автор: ОК Дом, в котором... 2015
Бета: ОК Дом, в котором... 2015
Форма: поэзия
Размер: ~150 слов
Пейринг/Персонажи: односторонний
Категория: джен, преслэш
Жанр: драма, юст
Рейтинг: G
Краткое содержание: «Приезжай. Хотя бы в глаза взгляни...»
Примечание: Долевая нить – это нить основы ткани, проходящая параллельно кромкам. В этом направлении ткань обычно прочнее.
Размещение: со ссылкой на командную выкладку
Автор: ОК Дом, в котором... 2015
Бета: ОК Дом, в котором... 2015
Форма: поэзия
Размер: ~150 слов
Пейринг/Персонажи: односторонний
Стервятник
/Рекс, сиамский близнец Макса. Ему при разделении досталась нога, которая могла бы быть у брата. После смерти Макса (носившего кличку Тень) спасён от сумасшествия Ральфом, носит вечный траур по брату.
Вожак третьей группы (Птицы). Прыгун. Выращивает кактусы и имеет о них весьма обширные познания. На прогулки по Дому и во время визитов в Четвёртую берёт с собой свой любимый кактус — Луиса.
Высокий, хромой, часто мучается от болей в костях ноги.
Любит ключи, особенно бесполезные. Носит в ушах много серёжек, надевает на себя вычурные украшения. Отращивает ногти, делает маникюр чёрным лаком, подводит глаза. Пальцы унизывает перстнями так, что они почти не сгибаются.
Внешность: нос крючком, длинные волосы цвета соломы или чуть темнее (которые он иногда заплетает в косу), острый подбородок, крупные красные дёсны, жёлтые «сатанинские» глаза.
Очень изысканно ведёт себя, безукоризненно вежлив, дипломатичен, целомудрен, щедр, тактичен, никогда не забывает добра, которое ему сделали. Приходит на помощь окружающим. Пахнет мятой и ацетоном, чистоплотен, изящен, культурен. Бережёт рисунки Леопарда на стенах — подмазывает их эмульсией, чтобы не осыпались.
Находится в некоем духовном вакууме — ему не с кем поговорить о музыке, о живописи. Любит картины Босха, сравнивает с ними окружающую действительность.
Ходят слухи, что он спит в гробу.
Умеет подделывать почерк и взламывать замки. Внук Крёстной и наследник огромного особняка, доставшегося ему от деда, судя по всему, тем самым хотевшего насолить своей жене. Был отправлен вместе с братом в Дом почти с самого рождения. Его мать покончила жизнь самоубийством в 19 лет, сведений об отце Стервятника нет. В конце книги получает шестерёнку от часов в дар от Лорда и отправляется на новый круг.
Вожак третьей группы (Птицы). Прыгун. Выращивает кактусы и имеет о них весьма обширные познания. На прогулки по Дому и во время визитов в Четвёртую берёт с собой свой любимый кактус — Луиса.
Высокий, хромой, часто мучается от болей в костях ноги.
Любит ключи, особенно бесполезные. Носит в ушах много серёжек, надевает на себя вычурные украшения. Отращивает ногти, делает маникюр чёрным лаком, подводит глаза. Пальцы унизывает перстнями так, что они почти не сгибаются.
Внешность: нос крючком, длинные волосы цвета соломы или чуть темнее (которые он иногда заплетает в косу), острый подбородок, крупные красные дёсны, жёлтые «сатанинские» глаза.
Очень изысканно ведёт себя, безукоризненно вежлив, дипломатичен, целомудрен, щедр, тактичен, никогда не забывает добра, которое ему сделали. Приходит на помощь окружающим. Пахнет мятой и ацетоном, чистоплотен, изящен, культурен. Бережёт рисунки Леопарда на стенах — подмазывает их эмульсией, чтобы не осыпались.
Находится в некоем духовном вакууме — ему не с кем поговорить о музыке, о живописи. Любит картины Босха, сравнивает с ними окружающую действительность.
Ходят слухи, что он спит в гробу.
Умеет подделывать почерк и взламывать замки. Внук Крёстной и наследник огромного особняка, доставшегося ему от деда, судя по всему, тем самым хотевшего насолить своей жене. Был отправлен вместе с братом в Дом почти с самого рождения. Его мать покончила жизнь самоубийством в 19 лет, сведений об отце Стервятника нет. В конце книги получает шестерёнку от часов в дар от Лорда и отправляется на новый круг.
Ральф
Чёрный Ральф, или Р Первый.
Ненавидит свою кличку. Одевается в чёрное.
«У него очень мрачное, злодейское лицо — у настоящих злодеев таких не бывает. Только в кино, в самых старых фильмах. И он даже не думает седеть или лысеть, хотя проработал здесь уже… лет тринадцать, не меньше. Очень стойкий человек.»
Густые брови, «клювастое лицо». (© Сфинкс)
На левой руке нет двух пальцев, и он носит специальную перчатку, чтобы слегка это замаскировать.
Всегда крайне порядочен со своими подопечными, до последнего отстаивает их интересы. По-настоящему благороден, самоотвержен, не терпит хитростей, уловок, обмана. Справедлив, тактичен, умён, великодушен, отважен, любопытен, очень наблюдателен. Расшифровывает надписи на стенах Дома, кроме того, несколько раз сам пробовал выбираться по ночам и писать.
«Ральф редко когда ощущал себя таким молодым, как в ночи вылазок с баллончиком краски. Баллончик и фонарик, больше для этого занятия ничего не требовалось. Это стало намного легче делать, когда он переселился на второй этаж, но тогда же его дважды чуть не застали врасплох, и он перестал вносить свою лепту в прозвища Дома, опасаясь, что рано или поздно его разоблачат.»
Понимает, что Дом обладает тайнами, и — единственный из взрослых — стремится разобраться в них.
После кровавой бойни в Доме намеренно выбрал себе «самых странных и самых опасных» воспитанников.
После возвращения из длительного — полгода — отпуска, сам того не осознавая, перепрыгивает на Изнанку.
Единственный из воспитателей, ночевал на втором этаже и, таким образом, находился на круглосуточном дежурстве.
Помог вызволить Лорда из психушки и вернуть его в Дом.
Несколько раз спасал Стервятника. Первый раз — после смерти его брата, второй — когда от Старика узнал, что Крёстная приходится бабкой Рексу и готовится к его отправке из Дома.
За благородство и отвагу нелюбим Слепым и Сфинксом.
На Изнанке принял на себя пожизненную обязанность сторожа Дома и стал воспитывать маленькую Крёстную как родную дочь.
Ненавидит свою кличку. Одевается в чёрное.
«У него очень мрачное, злодейское лицо — у настоящих злодеев таких не бывает. Только в кино, в самых старых фильмах. И он даже не думает седеть или лысеть, хотя проработал здесь уже… лет тринадцать, не меньше. Очень стойкий человек.»
Густые брови, «клювастое лицо». (© Сфинкс)
На левой руке нет двух пальцев, и он носит специальную перчатку, чтобы слегка это замаскировать.
Всегда крайне порядочен со своими подопечными, до последнего отстаивает их интересы. По-настоящему благороден, самоотвержен, не терпит хитростей, уловок, обмана. Справедлив, тактичен, умён, великодушен, отважен, любопытен, очень наблюдателен. Расшифровывает надписи на стенах Дома, кроме того, несколько раз сам пробовал выбираться по ночам и писать.
«Ральф редко когда ощущал себя таким молодым, как в ночи вылазок с баллончиком краски. Баллончик и фонарик, больше для этого занятия ничего не требовалось. Это стало намного легче делать, когда он переселился на второй этаж, но тогда же его дважды чуть не застали врасплох, и он перестал вносить свою лепту в прозвища Дома, опасаясь, что рано или поздно его разоблачат.»
Понимает, что Дом обладает тайнами, и — единственный из взрослых — стремится разобраться в них.
После кровавой бойни в Доме намеренно выбрал себе «самых странных и самых опасных» воспитанников.
После возвращения из длительного — полгода — отпуска, сам того не осознавая, перепрыгивает на Изнанку.
Единственный из воспитателей, ночевал на втором этаже и, таким образом, находился на круглосуточном дежурстве.
Помог вызволить Лорда из психушки и вернуть его в Дом.
Несколько раз спасал Стервятника. Первый раз — после смерти его брата, второй — когда от Старика узнал, что Крёстная приходится бабкой Рексу и готовится к его отправке из Дома.
За благородство и отвагу нелюбим Слепым и Сфинксом.
На Изнанке принял на себя пожизненную обязанность сторожа Дома и стал воспитывать маленькую Крёстную как родную дочь.
Категория: джен, преслэш
Жанр: драма, юст
Рейтинг: G
Краткое содержание: «Приезжай. Хотя бы в глаза взгляни...»
Примечание: Долевая нить – это нить основы ткани, проходящая параллельно кромкам. В этом направлении ткань обычно прочнее.
Размещение: со ссылкой на командную выкладку
Как светлы они бывают — не открою никому
© Sagleri, «Изумрудная скрижаль»© Sagleri, «Изумрудная скрижаль»
© Sagleri, «Изумрудная скрижаль»© Sagleri, «Изумрудная скрижаль»
| Вышиваю падуб, цветы и птиц. Вышиваю тёмный твой силуэт. Я украл досье на пятьсот страниц. В нём записан весь я — за столько лет. Для чего читаю его сейчас? Что такое кроется в тех листах? Раз уж больше нечего отвечать, Расскажи хотя бы, зачем ты так Благородно выдернул из пустой, Ледяной, разверзшейся темноты. Для чего кричал: «Подожди, постой!», Сохранил рассудок зачем мне ты? Для чего потом, через пару лет, Ты сбежал отсюда, оставив мне Запылённый брошенный кабинет, Полотенце старое на окне? Чем заполнить ночи мои и дни? Букву «эр» впишу туда, как печать. Расскажу тебе, как темны они, Раз уж больше нечего отвечать. Что ещё? Молоть этот светский вздор, Об ушедших не вспоминать потом. Красной лентой стелется коридор Снова будет смерть — чтоб насытить Дом. Приезжай. Хотя бы в глаза взгляни. (Всё, что вышил — рву. Долевая нить.) Покажу тебе, как светлы они, Раз уж больше не о чем говорить. |